Юрий Феликсович Ханин

Юрий Ханин, а если быть точным, каноник Юрий Ханон (родился 16 июня 1965, Ленинград) — композитор, сценарист, писатель, ботаник и философ.

В 1988 г. окончил Ленинградскую государственную консерваторию им. Римского-Корсакова по классу композиции (педагог В. Цытович).

Автор балетов, в том числе «Шагреневая Кость», «Трескунчик», «Зижель»; опер, в том числе «Норма», «Сила судьбы», «Тусклая жизнь»; Средней Симфонии, Симфонии Собак, фрески «Перелистывая людей» и др.

Работает под псевдонимом Юрий Ханонъ.

Сценарист

• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия) автор сценария совместно с И. Безруковым

Композитор

• 1988 Дни затмения (фильм) (СССР)
• 1989 Спаси и сохрани (фильм) (СССР)
• 1991 Этюды о любви (документальный, сериал, СССР)
• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия)

Как он сам характеризовал известного рода деятельность – «сочинять классическую музыку – все равно, что заниматься мастурбацией».

В середине 1980-х гг. Ленинградская Консерватория еще не была той лавкой по продаже музыкального образования иностранным студентам, которой она является сейчас. Над ней довлел суровый авторитарный академизм, не позволявший студентам уходить в свободный музыкальный поиск или делать что-то «от себя». «Скандалами» было тогда в основном бегство преподавателей или студентов на Запад, и чтобы предотвратить такие инциденты, шла широкая вербовка стукачей. Однако в этой атмосфере разгорелся однажды очень необычный «скандал». Уже достаточно известный в этом заведении студент Юрий Ханин, сичтавшийся очень талантливым, вдруг был неожиданно отчислен. И самое интересное – за что. Не за академическую неуспеваемость или «неправильные» мысли. Причиной было то, что он осмелился исполнить вне стен Консерватории музыку собственного сочинения, не спросив на то разрешения. Что же должен в такой ситуации делать студент? Как и в Корее вплоть до сегодняшнего дня, в авторитарных учебных заведениях бывшего СССР, где студенты находились на положении своеобразных «подмастерьев», молить о пощаде считалось единственным приемлемым выходом. Но, так как Ханин уже был знаменит как «бунтовщик», никто и не ожидал, что он будет сгибать спину – да и он, конечно, не собирался ее сгибать. Что же, отказываться от «карьеры музыканта»? Многим было жалко в тот момент, что «талант погибает», и в итоге произошла приятная неожиданность. Один профессор добился восстановления Ханина, сказав при этом знаменитую фразу – «Если здесь Ханин не может учиться, значит, вообще никто не может!» Однако, вместо того, чтобы униженно благодарить «благодетеля», Ханин сказал ему при встрече, что он высоко оценивает его поступок, но благодарить не будет. В этих словах – весь характер Ханина, необычного (не)-композитора, никому не подчиняющегося, не сгибающегося ни перед обществом, ни перед «академическими приличиями». Он не втирается в «важные» тусовки, ибо для него существует лишь его личная, особенная музыка. Его можно назвать «анархистом от музыки», но в качестве анархиста он ближе не к Кропоткину, отрицавшему лишь государственную власть, а Чжан Бинлиню (1869~1936), «даосу в анархизме», считавшему, что человечество должно вообще перевоплотиться в новый, более развитый вид, который не будет нуждаться во власти в принципе. В его действиях, как и в его музыке, многое неподготовленному человеку не понять. Родившись в семье музыкантов, уже давшей миру известных исполнителей, Ханин прославился как «бунтовщик» уже в старших классах музыкальной школы, где он исполнял навязывавшегося всем ученикам Моцарта в манере греческого модерниста Ксенакиса, и тем навлекал на себя гнев преподавателей.

Я не музыкант и не гражданин!

Окончил Ханин Консерваторию в атмосфере зависти и наговоров со стороны консервативного большинства – но также и искреннего интереса со стороны значительного меньшинства. Но вот после того, как он ее окончил, поводов для пересудов стало еще больше. «Официальной» работы Ханон себе и не думал искать, на музыкальных «тусовках» не появлялся – однако в то же время и получил одну из самых авторитетных премий Европы за музыку к фильму Сокурова «Дни Затмения». Но еще больше поводов давали газетные статьи Ханина, где он высказывался уже на абсолютно табуированные темы:

«Сочинять классическую музыку - это все равно, что заниматься мастурбацией. Использовать старую, уже неспособную дать что-то новое форму – так же непродуктивно и самоудовлетворительно, как мастурбировать. Удовлетворение, получаемое по завершении сочинения, очень похоже по сути на удовлетворение от мастурбации»

«Почему я не выхожу из тени? Сейчас человечество разделено на стаи, которые грызутся между собой и навязывают своим членам преданность коллективу. Самая типичная и страшная из этих стай – государства, которые обеспечивают кормом своих и пулями – посторонних. Музыкальные кланы, по сути, действуют по той же логике, хотя и в другом ракурсе. В том смысле, я и не музыкант и не гражданин. Я вообще ни к каким стаям не принадлежу»

Ханин – великий иконоборец, известный своим изречением: «Слушая какой-нибудь квартет Брамса, начинаешь думать, что этот композитор был садистом, желавшим помучить публику». Но и у него есть человек в музыке, который ему близок. Это – другой иконоборец в музыке, мистик-композитор Скрябин, в каком-то смысле – «предыдущее перерождение» Ханина. «Внутреннюю биографию» Скрябина, озаглавленную «Скрябин как лицо», Ханин издал – с большим трудом – в 1996 году. Книга эта – биография и в то же время художественное произведение – посвящена жизни, дружбе и музыке самого Скрябина и…. его друга Ханина. Биографии, в которых автор становится в то же время одним из героев – вещь практически неизвестная в русской и редкая в мировой литературе. И это – не просто вымышленный «диалог» с деятелем прошлого, а повествование о том, как Скрябин и Ханин вместе шли и идут к Просветлению. Жанр этой книги, «внутренняя биография» - совершенно нов. Речь идет о том, что Скрябин, собственно, не умер и живет внутри Ханина – и наоборот. Для многих такие вещи будут непонятны, но теософ-Скрябин Ханина понял бы хорошо. Книга нова по жанру, но в то же время основана на подробном, профессиональном исследовании скрябинской жизни и творчества. То, что кланы,хозяйничающие в российских газетах и журналах, обратили на нее мало внимания, говорят лишь об уровне сознания российской «культурной элиты».

Дух Просветления, музыка Освобождения

Ханин – человек поистине универсальный, энциклопедический, вмещающий в себя самые разные вещи – от латыни до ботаники. Названия его произведений – такие как «Пять мельчайших оргазмов» или «Средняя симфония» (можно еще заказать на странице http://www.musicabona.com/ или даже http://www.russiandvd.com набрав в поиске Khanin) - могут удивить, но на самом деле все эти произведения проникнуты духом одного Канона. В них не чувствуется обыденных эмоций, но дышит Дао всех вещей. Это – сверхчеловеческая музыка, музыка Освобождения. Его музыка – это его личная религия, она имеет мало общего с современной классическоя музыкой в обычном смысле. Ханин занимает совершенно особое место в современной российской культуре. Если общетво его поймет, то есть надежда, что оно отойдет немножко от эпигонства и коммерциализма – главных культурных болезней России сегодня.

Актер

• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия)

Призы и премии

• 1988 Премия «Феликс» Европейской киноакадемии (За лучшую музыку, фильм «Дни затмения»)

Ботаник

                             Самые неожиданные растения.

То, что я сейчас сказал,не должно служить поводом для вашего возражения. (Ю.Ханон)

…И пусть вы не поверите мне сразу, но я постепенно стану подкреплять свои слова вашими человеческими авторитетами, и это поможет быстро достигнуть желаемого результата. Нет, я вовсе не собираюсь сейчас писать большую и подробную статью о стапелиях. Только маленькая восторженная улыбка – вот что будет выглядывать на вас с этого небольшого листа бумаги. Итак, стапелии, смутно знакомые растения африканской пустыни, небольшие безлистные стволики, отдалённо напоминающие коротко остриженный кактус. Да, конечно суккуленты, опять суккуленты, очередные суккуленты. Но отчего же, в таком случае, «самые неожиданные растения»? Возможно, именно к ним более всего подходят слова из дантовской «Божественной комедии» – «красивы, как гурии райские, но в недрах своих скрывают зловоние глубин Преисподней». Действительно, цветы стапелий по красоте и изысканности своей имеют конкурренцию разве что только среди орхидей. Однако, что за чудесный запах доносится из внутренней глубины этого цветка! Правильной формы пятиконечные звезды размером от пяти миллиметров до тридцати сантиметров с плотными лепестками самой причудливой расцветки, покрытые бороздками, морщинками, волосками и желёзками, они напоминают скорее глубинных морских животных или даже хищных насекомых, чем обычные благонамеренные цветочки. Однако, еще большую, не удержусь от слова, даже дьявольскую изобретательность стапелии проявляют в запахе цветка. Если бы кому-то взбрело в голову составить своеобразную «шкалу зловоний», наподобие цветового спектра или градусника Реомюра, то ничего лучше стапелий природа ему бы предложить не смогла. Тончайшие оттенки и нюансы дурных запахов от резких и сильных, бьющих в нос наподобие нашатырного спирта для упавшей в обморок субтильной девушки, и до тусклых, едва уловимых ароматов начинающегося гниения. И ни один запах, заметьте, не повторяется, и каждый новый удивляет и отвращает ещё больше! «Самые красивые, самые чудовищные цветы», – так определил стапелии небезызвестный господин Гёте, случайно познакомившийся с ними в Лейдене, в старом ботаническом саду, где стояли горшки, надписанные ещё маститой рукой самого Карла Линнея. И правда, в этих причудливых растениях содержится как будто гораздо более от разума и искусства, чем от истинной природы. Кажется, нигде в мире растений нельзя найти более наглядного классического противопоставления между прекрасным и безобразным, соблазнительным и отталкивающим. В творении стапелий и природа, и абсолютный разум наконец-то достигли наибольшей изысканности, свободы и притом, мягко выражаясь – специализации. Да, господа, эти причудливые цветы не только опровергают упрощённую систему Дарвина, они ещё к тому же и преображают собою целые африканские пустыни, огромные территории площадью в тысячи квадратных километров в произведения великолепного вселенского искусства. Немного пахучего, впрочем. Конечно, можно мне и возразить. Конечно, можно, но стоит ли это теперь понапрасну делать? Мне хорошо известно, что в африканских пустынях и саваннах часто случаются эпидемии и засухи, а огромные территории бывают усеяны трупами животных. Грифы и гиены разрывают зловонную падаль на куски, а бесчисленные мухи откладывают свои беленькие яйца в разлагающиеся туши. И здесь же рядом разрастаются низкие дернинки из мясистых безлистных стволиков, и распускаются звездоподобные прекрасные цветы. Их лепестки, покрытые редкими волосками, морщинками и поперечными полосками, как нельзя лучше имитируют кожу мертвого животного, а запах… Ну, да что уж тут лишний раз всуе поминать об этом прекрасном изобретении природы. Зачастую кроме обычного и разнообразнейшего зловония цветки испускают ещё и особые вещества, половые аттрактанты насекомых, и мухи, попадая в зону запаха, попросту теряют всякое «соображение». Впадая в транс, они начинают действовать только как роботы-опылители, заменяя около пестика и тычинок более привычных глазу нежных бабочек и пчёл. В конце концов, припомните, что не бывает вовсе никаких вещей, отвратительных по своей сущности, они только лишь способны отталкивать или привлекать к себе наше внимание. Так же и зловоние. Можно ли возразить, что оно отвратительно только для нас? Однако, наш с вами общий нос никогда не станет абсолютной системой отсчёта. А если ещё к тому же припомнить, что нам бывает даже «…и дым отечества нам сладок и приятен»… Теперь я не стану подробно распространяться об этих чудесных растениях. Моя задача сегодня – только сделать маленькую, очень маленькую и очень поэтичную рекламу их особенным эксцентрическим качествам, по которым они неповторимы и не имеют себе подобных. Если понадобится – я вполне могу написать другую, гораздо более вдумчивую статью, где найдется место и систематике, и морфологии, и условиям выращивания этих немножко чудовищных суккулентов, да и всему прочему, что положено читать добропорядочному обывателю в журнале «Цветоводство». Но теперь не время и не место таким унылым, хотя и значительно более привычным словам. Среди стапелий имеются и свои неприхотливцы, и свои капризники, есть и обычные комнатные растения, и подлинные редкости, которые век будешь искать, да так и не сыщешь. Последних, кстати сказать, содержится чуть ли не большинство среди видов семейства. Короче говоря, у этих растений есть всё и даже немножко больше для того, чтобы становиться предметом страстного коллекционирования. Однако, не всё так просто. Стапелиями в нашей стране не занимается целенаправленно почти никто. Конечно, даже в обычных обывательских квартирах часто можно встретить на подоконнике своеобразные «пролетарские» виды, наподобие эхинопсиса среди кактусов или какой-нибудь незатейливой бегонии… Чаще всего это будет Stapelia variegata с пятнистыми жёлто-коричневыми цветами, которая время от времени цветёт «очень красиво, но пахнет уж больно неприятно», да еще Stapelia grandiflora и один вид из рода Huernia с тёмно-фиолетовыми колокольчатыми цветками. Вот вроде бы и всё. Несколько больший выбор можно обнаружить в оранжереях ботанических садов, там, где «кактусы и молочаи». Если повезёт, где-нибудь в уголке найдутся скромно запрятанными видов пять-десять более устойчивых к русской зиме стапелий, гуерний, ехиднопсисов и караллюм. Однако, и эти государственные коллекции неизменно остаются на отшибе от магистральных путей коллекционирования и выглядят почти заброшенными. Конечно же не секрет, что все дела образует личный человеческий интерес. И если где-то находится энтузиаст или просто живой, интересующийся человек, запущенная коллекция может очень быстро разрастись и принять свои весьма особые очертания. Большинство стапелий очень пластичны и отзывчивы на правильный уход, а зацвести способны иногда даже годовалые экземпляры. Приятную коллекцию из 30-40 видов может составить даже простой любитель поездить по городам и позаглядывать в оранжереи. А большего размера коллекцию, пожалуй, содержать в квартире уже трудно. Дело в том, что стапелии – чрезвычайно экстенсивные растения. Стебли их растут дернинками, наподобие травы и распространяются не в высоту, а в ширину, очень скоро занимая довольно много места. Возможно, в этом их свойстве и содержится ещё один секрет «всенародной нелюбви», а вернее сказать, повального равнодушия к стапелиям. «Они мало того что такие особые, вонючие, да ещё к тому же и неудобные…». Да и в зарубежных ботанических садах дело со стапелиями обстоит лишь немногим лучше. Закон человеческой заинтересованности универсален и действует везде одинаково: будь то Европа, Украина или Камчатка. В ботанических садах Швеции, Германии и Голландии чаще всего можно обнаружить в точности такие же «обзорные», запущенные коллекции, как и у нас. Есть, впрочем, и некоторые исключения. Довольно крупная, хотя и не в лучшем состоянии коллекция стапелий находится в новом ботаническом саду амстердамского университета. Очень большая, хотя и теперь угасающая коллекция ехиднопсисов имеется в оранжереях кильского университета. Однако, опорой и центром движения стапелиистов безусловно остается интерес любителей. Частные коллекции по объему превосходят коллекции ботанических садов в десятки, а то и сотни раз. Конечно, акцент находится, как всегда, в более северных странах. В Швеции, в городе Упсала существует европейский центр любителей стапелий под скромным названием «Asclepias», а в Голландии, в небольшом городке Хеллевотслюис живут двое моих добрых знакомых, господа Пауль и Мари, муж и жена, у каждого из которых имеется по три собственных оранжереи, заполненных исключительно стапелиями. И несмотря ни на какую дурную погоду, лица их неизменно светлы и улыбчивы. Как знать, не в одной ли из тех оранжерей скрывается причина их особенной просветлённой жизни? Я завершаю. Страшно и печально перечесть. И не потому, что мне должно быть не удалось сказать нечто главное о стапелиях. Скорее всего, даже если бы мне это удалось, моя маленькая статья всё-равно осталась бы никем не понятой. И дело здесь состоит только в том, что любые слова неизбежно находятся лишь сбоку, в стороне от жизни и никогда не в состоянии даже хотя бы немного приблизиться к ней, дать какое-то представление о предмете. И если бы не это досадное обстоятельство, я непременно создал бы свою статью просто в форме прекрасного пятиконечного цветка с морщинистыми упругими лепестками и отвратительным, почти невыносимым запахом. Вот, собственно говоря, и всё.

Юрий Ханон. (каноник, композитор) 8 августа 194 г.

Для жернала «Цветоводство» статья вышла в изуродованном и сокращенном виде в январе 195 г. (Жрнал «Цветоводство» №1-1995.)