Юрий Феликсович Ханин

ханин просто мудак!

Сценарист

• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия) автор сценария совместно с И. Безруковым

Композитор

• 1988 Дни затмения (фильм) (СССР)
• 1989 Спаси и сохрани (фильм) (СССР)
• 1991 Этюды о любви (документальный, сериал, СССР)
• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия)

Как он сам характеризовал известного рода деятельность – «сочинять классическую музыку – все равно, что заниматься мастурбацией».

В середине 1980-х гг. Ленинградская Консерватория еще не была той лавкой по продаже музыкального образования иностранным студентам, которой она является сейчас. Над ней довлел суровый авторитарный академизм, не позволявший студентам уходить в свободный музыкальный поиск или делать что-то «от себя». «Скандалами» было тогда в основном бегство преподавателей или студентов на Запад, и чтобы предотвратить такие инциденты, шла широкая вербовка стукачей. Однако в этой атмосфере разгорелся однажды очень необычный «скандал». Уже достаточно известный в этом заведении студент Юрий Ханин, сичтавшийся очень талантливым, вдруг был неожиданно отчислен. И самое интересное – за что. Не за академическую неуспеваемость или «неправильные» мысли. Причиной было то, что он осмелился исполнить вне стен Консерватории музыку собственного сочинения, не спросив на то разрешения. Что же должен в такой ситуации делать студент? Как и в Корее вплоть до сегодняшнего дня, в авторитарных учебных заведениях бывшего СССР, где студенты находились на положении своеобразных «подмастерьев», молить о пощаде считалось единственным приемлемым выходом. Но, так как Ханин уже был знаменит как «бунтовщик», никто и не ожидал, что он будет сгибать спину – да и он, конечно, не собирался ее сгибать. Что же, отказываться от «карьеры музыканта»? Многим было жалко в тот момент, что «талант погибает», и в итоге произошла приятная неожиданность. Один профессор добился восстановления Ханина, сказав при этом знаменитую фразу – «Если здесь Ханин не может учиться, значит, вообще никто не может!» Однако, вместо того, чтобы униженно благодарить «благодетеля», Ханин сказал ему при встрече, что он высоко оценивает его поступок, но благодарить не будет. В этих словах – весь характер Ханина, необычного (не)-композитора, никому не подчиняющегося, не сгибающегося ни перед обществом, ни перед «академическими приличиями». Он не втирается в «важные» тусовки, ибо для него существует лишь его личная, особенная музыка. Его можно назвать «анархистом от музыки», но в качестве анархиста он ближе не к Кропоткину, отрицавшему лишь государственную власть, а Чжан Бинлиню (1869~1936), «даосу в анархизме», считавшему, что человечество должно вообще перевоплотиться в новый, более развитый вид, который не будет нуждаться во власти в принципе. В его действиях, как и в его музыке, многое неподготовленному человеку не понять. Родившись в семье музыкантов, уже давшей миру известных исполнителей, Ханин прославился как «бунтовщик» уже в старших классах музыкальной школы, где он исполнял навязывавшегося всем ученикам Моцарта в манере греческого модерниста Ксенакиса, и тем навлекал на себя гнев преподавателей.

Я не музыкант и не гражданин!

Окончил Ханин Консерваторию в атмосфере зависти и наговоров со стороны консервативного большинства – но также и искреннего интереса со стороны значительного меньшинства. Но вот после того, как он ее окончил, поводов для пересудов стало еще больше. «Официальной» работы Ханон себе и не думал искать, на музыкальных «тусовках» не появлялся – однако в то же время и получил одну из самых авторитетных премий Европы за музыку к фильму Сокурова «Дни Затмения». Но еще больше поводов давали газетные статьи Ханина, где он высказывался уже на абсолютно табуированные темы:

«Сочинять классическую музыку - это все равно, что заниматься мастурбацией. Использовать старую, уже неспособную дать что-то новое форму – так же непродуктивно и самоудовлетворительно, как мастурбировать. Удовлетворение, получаемое по завершении сочинения, очень похоже по сути на удовлетворение от мастурбации»

«Почему я не выхожу из тени? Сейчас человечество разделено на стаи, которые грызутся между собой и навязывают своим членам преданность коллективу. Самая типичная и страшная из этих стай – государства, которые обеспечивают кормом своих и пулями – посторонних. Музыкальные кланы, по сути, действуют по той же логике, хотя и в другом ракурсе. В том смысле, я и не музыкант и не гражданин. Я вообще ни к каким стаям не принадлежу»

Ханин – великий иконоборец, известный своим изречением: «Слушая какой-нибудь квартет Брамса, начинаешь думать, что этот композитор был садистом, желавшим помучить публику». Но и у него есть человек в музыке, который ему близок. Это – другой иконоборец в музыке, мистик-композитор Скрябин, в каком-то смысле – «предыдущее перерождение» Ханина. «Внутреннюю биографию» Скрябина, озаглавленную «Скрябин как лицо», Ханин издал – с большим трудом – в 1996 году. Книга эта – биография и в то же время художественное произведение – посвящена жизни, дружбе и музыке самого Скрябина и…. его друга Ханина. Биографии, в которых автор становится в то же время одним из героев – вещь практически неизвестная в русской и редкая в мировой литературе. И это – не просто вымышленный «диалог» с деятелем прошлого, а повествование о том, как Скрябин и Ханин вместе шли и идут к Просветлению. Жанр этой книги, «внутренняя биография» - совершенно нов. Речь идет о том, что Скрябин, собственно, не умер и живет внутри Ханина – и наоборот. Для многих такие вещи будут непонятны, но теософ-Скрябин Ханина понял бы хорошо. Книга нова по жанру, но в то же время основана на подробном, профессиональном исследовании скрябинской жизни и творчества. То, что кланы,хозяйничающие в российских газетах и журналах, обратили на нее мало внимания, говорят лишь об уровне сознания российской «культурной элиты».

Дух Просветления, музыка Освобождения

Ханин – человек поистине универсальный, энциклопедический, вмещающий в себя самые разные вещи – от латыни до ботаники. Названия его произведений – такие как «Пять мельчайших оргазмов» или «Средняя симфония» (можно еще заказать на странице http://www.musicabona.com/ или даже http://www.russiandvd.com набрав в поиске Khanin) - могут удивить, но на самом деле все эти произведения проникнуты духом одного Канона. В них не чувствуется обыденных эмоций, но дышит Дао всех вещей. Это – сверхчеловеческая музыка, музыка Освобождения. Его музыка – это его личная религия, она имеет мало общего с современной классическоя музыкой в обычном смысле. Ханин занимает совершенно особое место в современной российской культуре. Если общетво его поймет, то есть надежда, что оно отойдет немножко от эпигонства и коммерциализма – главных культурных болезней России сегодня.

Владимир Тихонов http://www.geocities.com/volodyatikhonov/volodyatikhonov.html

Актер

• 1992 Шагреневая кость (короткометражный, Россия)

Призы и премии

• 1988 Премия «Феликс» Европейской киноакадемии (За лучшую музыку, фильм «Дни затмения»)

Ботаник

                             Самые неожиданные растения.

То, что я сейчас сказал,не должно служить поводом для вашего возражения. (Ю.Ханон)

…И пусть вы не поверите мне сразу, но я постепенно стану подкреплять свои слова вашими человеческими авторитетами, и это поможет быстро достигнуть желаемого результата. Нет, я вовсе не собираюсь сейчас писать большую и подробную статью о стапелиях. Только маленькая восторженная улыбка – вот что будет выглядывать на вас с этого небольшого листа бумаги. Итак, стапелии, смутно знакомые растения африканской пустыни, небольшие безлистные стволики, отдалённо напоминающие коротко остриженный кактус. Да, конечно суккуленты, опять суккуленты, очередные суккуленты. Но отчего же, в таком случае, «самые неожиданные растения»? Возможно, именно к ним более всего подходят слова из дантовской «Божественной комедии» – «красивы, как гурии райские, но в недрах своих скрывают зловоние глубин Преисподней». Действительно, цветы стапелий по красоте и изысканности своей имеют конкурренцию разве что только среди орхидей. Однако, что за чудесный запах доносится из внутренней глубины этого цветка! Правильной формы пятиконечные звезды размером от пяти миллиметров до тридцати сантиметров с плотными лепестками самой причудливой расцветки, покрытые бороздками, морщинками, волосками и желёзками, они напоминают скорее глубинных морских животных или даже хищных насекомых, чем обычные благонамеренные цветочки. Однако, еще большую, не удержусь от слова, даже дьявольскую изобретательность стапелии проявляют в запахе цветка. Если бы кому-то взбрело в голову составить своеобразную «шкалу зловоний», наподобие цветового спектра или градусника Реомюра, то ничего лучше стапелий природа ему бы предложить не смогла. Тончайшие оттенки и нюансы дурных запахов от резких и сильных, бьющих в нос наподобие нашатырного спирта для упавшей в обморок субтильной девушки, и до тусклых, едва уловимых ароматов начинающегося гниения. И ни один запах, заметьте, не повторяется, и каждый новый удивляет и отвращает ещё больше! «Самые красивые, самые чудовищные цветы», – так определил стапелии небезызвестный господин Гёте, случайно познакомившийся с ними в Лейдене, в старом ботаническом саду, где стояли горшки, надписанные ещё маститой рукой самого Карла Линнея. И правда, в этих причудливых растениях содержится как будто гораздо более от разума и искусства, чем от истинной природы. Кажется, нигде в мире растений нельзя найти более наглядного классического противопоставления между прекрасным и безобразным, соблазнительным и отталкивающим. В творении стапелий и природа, и абсолютный разум наконец-то достигли наибольшей изысканности, свободы и притом, мягко выражаясь – специализации. Да, господа, эти причудливые цветы не только опровергают упрощённую систему Дарвина, они ещё к тому же и преображают собою целые африканские пустыни, огромные территории площадью в тысячи квадратных километров в произведения великолепного вселенского искусства. Немного пахучего, впрочем. Конечно, можно мне и возразить. Конечно, можно, но стоит ли это теперь понапрасну делать? Мне хорошо известно, что в африканских пустынях и саваннах часто случаются эпидемии и засухи, а огромные территории бывают усеяны трупами животных. Грифы и гиены разрывают зловонную падаль на куски, а бесчисленные мухи откладывают свои беленькие яйца в разлагающиеся туши. И здесь же рядом разрастаются низкие дернинки из мясистых безлистных стволиков, и распускаются звездоподобные прекрасные цветы. Их лепестки, покрытые редкими волосками, морщинками и поперечными полосками, как нельзя лучше имитируют кожу мертвого животного, а запах… Ну, да что уж тут лишний раз всуе поминать об этом прекрасном изобретении природы. Зачастую кроме обычного и разнообразнейшего зловония цветки испускают ещё и особые вещества, половые аттрактанты насекомых, и мухи, попадая в зону запаха, попросту теряют всякое «соображение». Впадая в транс, они начинают действовать только как роботы-опылители, заменяя около пестика и тычинок более привычных глазу нежных бабочек и пчёл. В конце концов, припомните, что не бывает вовсе никаких вещей, отвратительных по своей сущности, они только лишь способны отталкивать или привлекать к себе наше внимание. Так же и зловоние. Можно ли возразить, что оно отвратительно только для нас? Однако, наш с вами общий нос никогда не станет абсолютной системой отсчёта. А если ещё к тому же припомнить, что нам бывает даже «…и дым отечества нам сладок и приятен»… Теперь я не стану подробно распространяться об этих чудесных растениях. Моя задача сегодня – только сделать маленькую, очень маленькую и очень поэтичную рекламу их особенным эксцентрическим качествам, по которым они неповторимы и не имеют себе подобных. Если понадобится – я вполне могу написать другую, гораздо более вдумчивую статью, где найдется место и систематике, и морфологии, и условиям выращивания этих немножко чудовищных суккулентов, да и всему прочему, что положено читать добропорядочному обывателю в журнале «Цветоводство». Но теперь не время и не место таким унылым, хотя и значительно более привычным словам. Среди стапелий имеются и свои неприхотливцы, и свои капризники, есть и обычные комнатные растения, и подлинные редкости, которые век будешь искать, да так и не сыщешь. Последних, кстати сказать, содержится чуть ли не большинство среди видов семейства. Короче говоря, у этих растений есть всё и даже немножко больше для того, чтобы становиться предметом страстного коллекционирования. Однако, не всё так просто. Стапелиями в нашей стране не занимается целенаправленно почти никто. Конечно, даже в обычных обывательских квартирах часто можно встретить на подоконнике своеобразные «пролетарские» виды, наподобие эхинопсиса среди кактусов или какой-нибудь незатейливой бегонии… Чаще всего это будет Stapelia variegata с пятнистыми жёлто-коричневыми цветами, которая время от времени цветёт «очень красиво, но пахнет уж больно неприятно», да еще Stapelia grandiflora и один вид из рода Huernia с тёмно-фиолетовыми колокольчатыми цветками. Вот вроде бы и всё. Несколько больший выбор можно обнаружить в оранжереях ботанических садов, там, где «кактусы и молочаи». Если повезёт, где-нибудь в уголке найдутся скромно запрятанными видов пять-десять более устойчивых к русской зиме стапелий, гуерний, ехиднопсисов и караллюм. Однако, и эти государственные коллекции неизменно остаются на отшибе от магистральных путей коллекционирования и выглядят почти заброшенными. Конечно же не секрет, что все дела образует личный человеческий интерес. И если где-то находится энтузиаст или просто живой, интересующийся человек, запущенная коллекция может очень быстро разрастись и принять свои весьма особые очертания. Большинство стапелий очень пластичны и отзывчивы на правильный уход, а зацвести способны иногда даже годовалые экземпляры. Приятную коллекцию из 30-40 видов может составить даже простой любитель поездить по городам и позаглядывать в оранжереи. А большего размера коллекцию, пожалуй, содержать в квартире уже трудно. Дело в том, что стапелии – чрезвычайно экстенсивные растения. Стебли их растут дернинками, наподобие травы и распространяются не в высоту, а в ширину, очень скоро занимая довольно много места. Возможно, в этом их свойстве и содержится ещё один секрет «всенародной нелюбви», а вернее сказать, повального равнодушия к стапелиям. «Они мало того что такие особые, вонючие, да ещё к тому же и неудобные…». Да и в зарубежных ботанических садах дело со стапелиями обстоит лишь немногим лучше. Закон человеческой заинтересованности универсален и действует везде одинаково: будь то Европа, Украина или Камчатка. В ботанических садах Швеции, Германии и Голландии чаще всего можно обнаружить в точности такие же «обзорные», запущенные коллекции, как и у нас. Есть, впрочем, и некоторые исключения. Довольно крупная, хотя и не в лучшем состоянии коллекция стапелий находится в новом ботаническом саду амстердамского университета. Очень большая, хотя и теперь угасающая коллекция ехиднопсисов имеется в оранжереях кильского университета. Однако, опорой и центром движения стапелиистов безусловно остается интерес любителей. Частные коллекции по объему превосходят коллекции ботанических садов в десятки, а то и сотни раз. Конечно, акцент находится, как всегда, в более северных странах. В Швеции, в городе Упсала существует европейский центр любителей стапелий под скромным названием «Asclepias», а в Голландии, в небольшом городке Хеллевотслюис живут двое моих добрых знакомых, господа Пауль и Мари, муж и жена, у каждого из которых имеется по три собственных оранжереи, заполненных исключительно стапелиями. И несмотря ни на какую дурную погоду, лица их неизменно светлы и улыбчивы. Как знать, не в одной ли из тех оранжерей скрывается причина их особенной просветлённой жизни? Я завершаю. Страшно и печально перечесть. И не потому, что мне должно быть не удалось сказать нечто главное о стапелиях. Скорее всего, даже если бы мне это удалось, моя маленькая статья всё-равно осталась бы никем не понятой. И дело здесь состоит только в том, что любые слова неизбежно находятся лишь сбоку, в стороне от жизни и никогда не в состоянии даже хотя бы немного приблизиться к ней, дать какое-то представление о предмете. И если бы не это досадное обстоятельство, я непременно создал бы свою статью просто в форме прекрасного пятиконечного цветка с морщинистыми упругими лепестками и отвратительным, почти невыносимым запахом. Вот, собственно говоря, и всё.

Юрий Ханон. (каноник, композитор) 8 августа 194 г.

Для жернала «Цветоводство» статья вышла в изуродованном и сокращенном виде в январе 195 г. (Жрнал «Цветоводство» №1-1995.)

Писатель

Можно было бы перечислить пару вышедших книг каноника и еще огромный список неизданнх. Думается, однако, что сам Ханон явно считает самым важным из опубликованных трудов его биографический труд "Скрябин как лицо". За отсутствием смысла и возможности излагать даже внешнюю структуру содержания книги можно локанично ограничиться древней статьей Ханона о Срябине, предлагаемой ниже.

Ну вот.

Вы уже читаете эту вяловатую статью, написана она некто Ханиным, который писал ее по поводу жизни некто Скрябина. И этим, собственно, содержание статьи исчерпывается, если не полностью, то почти полностью. Однако легко сказать: «некто Скрябин», а ведь небось только половина всего благообразного человечества скажет наверняка, что это был именно композитор, а не кто-либо иной, и, следовательно, время от времени писал какую-то музыку. А уж и совсем мало кто знает, что он был еще и Александр Николаевич, а не просто Скрябин какой-то. От себя же в порядке особой осведомленности могу еще добавить, что жен у него было 2 (две), причем не одновременно, а последовательно, то есть одна вслед за другой, и детей было соответственно восемь, по четыре от каждой из этих жен. Конечно, это уже достаточный повод, чтобы развернуть бурную дискуссию о невиданном понижении русской деторождаемости в современный период и оскудении на этой почве полей и лесов нашей страны, но эту тему я, пожалуй, буду развивать уже в своей следующей статье про Скрябина или кого-то другого. А в этой статье я эту тему, пожалуй, развивать не буду.

На этом-то, строго говоря, статью с общей информацией о некто Скрябине и его творчестве можно было бы и завершить, однако не тут-то было. По стандартам журналов «Огоньков», я обязан для такой статьи равномерно заполнить гораздо больше чистой бумаги, превратив ее тем самым в печатную продукцию. Что и постараюсь выполнить.

Хотя представьте, как хорошо было бы ниже оставить в качестве продолжения статьи некоторое количество чистой бумаги для заметок...

Однако пишу. Скрябин — лицо ведь легендарное и уникальное не только здесь, у нас, но и вообще, повсеместно. Например, вспоминается некто Бернард Шоу, который, прослушав в своем сыром и тусклом Лондоне 1914 года «Поэму Огня» уже целых два раза подряд, вскочил вместе со всем залом и стал очень громко кричать (по-английски, разумеется), что он хочет прослушать ее еще и в третий раз, и, возможно, в четвертый. А эту самую «Поэму Огня», как вы, вероятно, уже догадались, именно Скрябин и написал. И это есть одно из самых замечательных и чудесных его сочинений, в котором он подробно и в тонкостях описал, каким именно образом он будет уничтожать все человечество, землю и Вселенную в ослепительном экстазе соединения с Духом. Тогда это было для него делом каких-нибудь 3—5 лет. Однако через эти самые три года настал 1917-й, вместо ослепительного экстаза случилась весьма тусклая революция, и всех стали медленно зарывать в землю. А Скрябин, Скрябин к тому времени уже два года, как умер. И сделал это он именно в тот момент, когда взялся за написание «Предварительного действа» к своей Мистерии. Что такое Мистерия, теперь почти все знают, да и я только что уже вкратце описал, как это должно было происходить. А «Предварительное действо» к ней было чем-то вроде приманки и камеры предварительного заключения одновременно. Услышав дивные, никогда не слыханные еще звуки, очарованное человечество должно было переместиться в Индию, кстати, английскую тогда колонию, откуда доносились эти звуки, там началась бы и Мистерия, и уже вскоре все бы полностью завершилось ко всеобщему удовлетворению. Впрочем, об этом чуть позже.

Скрябину было всего 42 (сорок два) года, он был могуч и достигал только своего максимума жизни, но он начал работать над «Предварительным действом», и ему пришлось тут же умереть. Возможно, что это была его индивидуальная Мистерия, но другой уже не состоялось, и вот до сих пор нам с вами приходится уныло существовать и читать унылые статьи про это унылое существование. Хотя идею Мистерии подхватили, и Вячеслав Иванов потом долго пытался ее рифмовать, а Мейерхольд хотел ее представлять, а Маяковскому даже удалось ее написать (хотя и только Мистерию-буфф), но все это было совсем «не то», и они все продолжали жить, а умирали значительно позже, и, видимо, по совершенно другим причинам.

Впрочем, наверное, нужно по порядку. А?

А родился Скрябин почти одновременно с Лениным. Учился, правда, не в Казанском университете, а а Московском кадетском корпусе. (Не следует путать кадетов-военных с известной позже в России политической партией Конституционной Демократии.) Впрочем, согласитесь, это замечание не по сути статьи. А по сути вот чего.

Уже значительно позже он попал в Московскую консерваторию и учился там как пианист и как композитор. Однако диплома композитора ему так и не довелось увидеть. Его весьма тусклый педагог, композитор с салонными усами Аренский, которого, боюсь, совсем уже мало кто из читающих эту статью сможет вспомнить, не дал Скрябину этого сделать. Впрочем, золотая медаль пианиста ему все же по окончании досталась. Однако гораздо более существенным в его ученических годах мне кажется вовсе не это...

В те годы директором Московской консерватории был некто (опять же) Василий Ильич Сафонов. «Наш Ильич» — как его за глаза ласково называли студенты. Сафонов был не просто учителем Скрябина, а отчасти даже его поклонником. Скрябин бесконечно удивлял его своим дарованием, они сходились все ближе и ближе. Иногда только под утро их чуть ли не на носилках вытаскивали из какого-нибудь ночного ресторана.

Так, будучи значительно его моложе, Скрябин тем не менее познакомился с Ильичом. А подобные знакомства, согласитесь, просто так не бывают. Теперь уже уверенно можно сказать, что эта встреча одинаково повлияла и на Ильича, и на молодого Скрябина. Не могу удержаться от того, чтобы привести здесь небольшой акростих, тогда же написанный Ильичом на Скрябина. Вот он:

Силой творческого духа

К небесам вздымая всех

Радость взора, сладость уха,

Я для всех фонтан утех.

Бурной жизни треволненья

Испытав как человек,

Напоследок без сомненья

Ъ-омонахом кончу век.

Бурная молодость, впрочем, быстро прошла. Приближалась пора обещанного Ъ-омонашества. Из «сундука с новыми сочинениями Шопена (это по словам некто Лядова) Скрябин превращался уже в сундук с новыми сочинениями Скрябина. На первых порах, конечно, пришлось преподавать в консерватории, чтобы иметь какие-то деньги, радовала и финансовая поддержка известного мецената и лесопромышленника (буржуя, конечно) Беляева. Он же издавал все сочинения молодого Александра Николаевича.

С самой юности Скрябин был склонен ко всеобщему схематизму в своих представлениях о жизни. Так, решив, что 26 лет — это есть возраст, когда непременно, во что бы то ни стало следует жениться, он немедленно это и проделал с некой девицей Верой Исаакович. Говорят, во время и после свадьбы Скрябин был грустен, как никогда более в своей жизни. Но схемы требуют жертв. И Александр Николаевич приносил эти жертвы.

К тому же времени полное развитие получило и то, о чем я не могу умолчать С этого момента и до самой его трагической смерти этот предмет красной нитью проходил сквозь всю жизнь Скрябина. Я имею в виду, конечно, его великие, прекрасные усы. Сейчас многие предают совершенно несправедливому забвению эту тему. Особенно после 1953 года усы стали все реже появляться на горизонте, небосклоне нашей жизни. Уже неоднократно я выступал по телевидению и радио, во многих публикациях в защиту этой вечной темы. Например, припомните, такие в общем-то прекрасные люди-лидеры, как Собчак, Ельцин, Горбачев,— если бы они только знали, сколько проигрывают каждый день, каждый час только оттого, что на их верхней губе, под носом нет тех или иных усов. Впрочем, не в именах, конечно же, дело. Просто слишком, слишком мало известна в правящих кругах личность Скрябина, его лицо и его образ. И снова я возвращаюсь к усам…

Гибельна их недооценка по недомыслию или по молодости. Уже много говорил я об этом и скажу сейчас снова тема усов — это тема не фасадная, не внешняя, а подлинно глубинная. Усы — понятие основное, духовное. И именно потому с появлением и ростом усов неудержимо возвышается скрябинское творчество. Именно они постоянно влияли на его жизнь и представления. И именно они, как это ни печально стали косвенной причиной его смерти Вернее сказать, гибели.

В частности, я очень счастлив, что славный певец Андрей Славный, который постоянно исполняет мои ханинские сочинения, имея очень похожую наСкрябина внешность, внял наконец моим долгим увещеваниям и теперь имеет такие же подлинные, великие усы. Убежден, скоро вы о нем услышите. А многие его уже услышали.

Но я тем не менее возвращусь к Скрябину, Он уже в творческом расцвете. Закончена «Божественная поэма», чрезвычайно удивившая всех ярким музыкальным рассказом о каком-то довольно странном мировом Духе, который к тому же в версии Скрябина имеет тенденцию непрерывно самоутверждаться. Но это только промежуточное сочинение. Скрябин уходит от первой жены ко второй, он живет за границей, следит оттуда за революцией 1905 года и приглаживает невольно усы. Они уже очень сильно выросли и по длине превосходят лицо. Особенно интенсивно происходит их рост во время долгих споров с Г. В. Плехановым и его женой о судьбах мира и России. Тогда же Скрябин листает «Капитал» Маркса и проникается презрением к коммунизму, как низшей форме материи. Он пишет «Поэму экстаза». Так что же это за экстаз, пора наконец и разобраться. Разобраться раз и навсегда.

Помнится, на русской премьере «Поэмы экстаза» в исполнении Кусевицкого был огромный успех. Успех вообще преследовал Скрябина всю жизнь. Так вот, после концерта дирижер, контрабасист и меценат Кусевицкий (буржуй, конечно) устроил большой банкет в честь автора. Скрябин пришел со своей женой, второй уже, одетой к тому же в желтое платье. Были приглашены всяческие гости, в том числе и некие родственники, имеющиеся, как всегда, в изобилии. И вот, представьте, во время тоста за «Поэму экстаза» с другого конца стола донесся старческий голосочек генерала Скрябина: «А экстаз-то, вон он сидит рядом, желтенький...» Александр Николаевич был обижен чуть ли не на всю жизнь. Усы обвисли.

А, собственно, почему он так обиделся? И о каком же экстазе шла речь, если не о желтеньком?

Я должен сделать небольшое отступление в плавном течении своей речи.

Мне кажется, состояние некоего экстаза известно каждому советскому человеку (и даже готов допустить, что и некоторым несоветским людям оно также знакомо), однако именно поэтому для улучшения дальнейшего восприятия статьи явно следует кое-что об этом разъяснить. Так в чем же тут дело?

А дело все в том, что мир развивается не каким-либо иным, а именно следующим образом: вначале есть нечто единое, Дух что ли, или Хаос. Позже Дух приподнимается и в некоем парении творит Материю. Причем Дух — творящий, активный, мужественный, а Материя — пассивная, женственная. Разделяясь все далее друг от друга, они становятся полярными, достигают своего максимального развития, и вот тут-то и начинается их сакраментальная тяга обратно друг к другу' И как раз в этот момент и необходима Мистерия, чтобы подтолкнуть нерешительный мужской Дух к его слишком пассивной Материи. Наконец, они бросаются навстречу друг другу, и в экстазе их соединения рождается дивный головокружительный танец гибнущей Вселенной. И все это повторяется много-много раз. Вот, собственно, и все об этом самом экстазе.

Впрочем, нет. Кроме соединения Духа с Материей в эротическом космическом акте, в некоей начальной стадии мыслились также и массовые сближения людей, невольно подражающих космосу. Однако, вопреки всеобщим ожиданиям, это было задумано не как грязная массовая оргия, а как вторая стадия Мистерии, когда под чудесные звуки соединенных искусств люди начали бы парить в ослепительном танце всеобщего экстаза.

Здесь я должен остановиться и перевести дух. Не боюсь, что меня (вернее Скрябина) воспримут неправильно. Это уже явно произошло. Но разъяснить один весьма важный (не менее важный по крайней мере, чем усы) вопрос считаю необходимым. Какой же?

А это чисто русский вопрос. По мнению советских и некоторых зарубежных историографов, изучающих вопросы половой жизни различных народов, прообразы древних Мистерий и массовые формы экстаза получили весьма своеобразное преломление у славян. Так называемый свальный грех, весьма обычный у русских и прочно вошедший в их обиход, признается чуть ли не за типично русское явление. Поэтому, дабы усилить возможность непонимания или неправильного понимания, должен добавить следующее.

Понятие экстаза мало кто рассматривает (если вообще рассматривает) иначе, чем узкопрактическое, прикладное состояние, являющееся результатом несложных манипуляций. Редко кто поднимается в своей мысли выше некоих весьма незначительных обобщений практики этого процесса на медицинской или технологической основе. Вот, например, припоминается, как после каждого исполнения моего (то есть ханинского,— Прим. ред.) сочинения «5 мельчайших оргазмов» для фортепиано и мелкого оркестра после аплодисментов и громких сомнительных требований «биса» подходили слушатели или присылались записки с довольно прикладным восторженным пониманием происходящего. Что-то вроде «желтенького экстаза». Но меня, в отличие от А. Н. Скрябина, это все нисколько не обижало, но и даже временами веселило. Впрочем, это все прозрачно и понятно. Ведь даже после «Поэмы экстаза» многие называли автора мелким певцом (чуть ли не бытового) сладострастия. Так в чем же тут дело?

А дело все, безусловно, в том, что Скрябин — подлинный теоретик. Теоретик и формалист во всех вопросах, не говоря уже о таком мелком прикладном вопросе, как экстаз. И я так надолго остановился на рассмотрении этой темы не только для того, чтобы оживить общее впечатление от статьи, но и потому, что этот вопрос гораздо крупнее видится с «той» стороны рампы, где слушают и читают, а не с той, где играют и пишут...

Возможно, что на основе замыслов Мистерии некоторые сделают вывод о необходимости скорее воссоздать в России дома терпимости (вот ведь тоже какой типично русский смысл другое, до чего и мне уже не додуматься. А вот мой вывод из скрябинской Мистерии совершенно иной, какой же — говорить для пущей заманчивости, конечно, не буду, но надеюсь, лет этак черезш узнаете и сами.

Скрябин не успел написать, вернее, сделать Мистерию, он успел только рассказать о ней в «Прометее» (или «Поэме Огня»). Припоминается в этой связи отрывок из скрябинского текста к «Поэме экстаза», описывающий некое предмистериальное состояние: «... и будут укусы пантер и гиен лишь лобзаньем сжигающим...»

Когда уже нужно было начать работу по Мистерии, никогда не болеющий Скрябин вдруг начал чувствовать себя все хуже и хуже. У него развивался иммунодефицит. Однако не вздрагивайте. Это не тот самый «Огонек» — Анти-СПИД», Здесь имеется в виду не приобретенный дефицит, а гораздо более распространенный внутренний. И наконец, когда в тамбуре поезда Ленинград — Москва он случайно сковырнул простой прыщик, фурункул на губе, у него сразу началось заражение крови, гнойный плеврит, и через неделю он скончался. Шел 1915 год. Скрябину было всего 43 года. Он родился в Рождество Христово, а умер на Пасху. Странное совладение. Контракт на квартиру Скрябин заключил ровно по день своей смерти. Тоже ведь странное совпадение. За день до смерти врачи, пытаясь спасти его жизнь, сбрили ему усы. Как это все странно... И даже если у кого-то еще остается сомнение в осуществимости Мистерии как Вселенского акта, то никто не сможет возразить, что человечество потеряло величайшее из возможных произведений искусства.

Через пять лет после множества перенесенных болезней первая жена Скрябина, Вера Ивановна, стала поправляться. Она уже сидела в кресле, когда вдруг потеряла сознание и упала на пол. У нее сделалось воспаление мозга, и она вскоре умерла. А через полгода точно такой же смертью умерла и вторая жена Скрябина, Татьяна Федоровна. Она уже могла сидеть в кресле, когда вдруг, потеряв сознание, упала. Через несколько дней она скончалась от воспаления мозга. Возможно, кому-то здесь почудится повесть Даниила Хармса «Падающие старухи», а кто-то увидит в этом и мистическое указание. Я же решительно уклоняюсь от всяческих подозрений.

Помню, как-то мы с Александром Николаевичем разговорились за кружкой пива в «Праге». Это был какой-то совсем необычный для нас вечер, когда в порыве откровенности открывались новые горизонты, пласты в жизни и мысли. Много говорили о «Прометее», о Мистерии, о соответствии звука и цвета в его «Поэме Огня» (вот ведь где провозвестие нынешних убогих огней на дискотеках!). Но особенно запомнился мне тот момент, когда как-то случайно зашла речь о его жене, Татьяне Федоровне. Скрябин сказал: «А ведь я по-настоящему любил одну только Марусю, но зато Татьяна Федоровна умеет лучше меня держать в руках», — и усы немного приподнялись.

Великий формалист! Верша любовь Вселенскую, человеческой не обрящешь! Однако все же мена выгодная!

А я говорю ему: «Николаич, а почему женщины музыки писать не могут?»

А он мне и отвечает: «А почему мы с тобой детей рожать не можем, а?» И мы, весело смеясь и обнявшись, пошли прочь отсюда, куда-то вдаль, а куда — уже не помню.

Ю. ХАНИН (в качестве апостографа)