Пришвин, Михаил Михайлович
 | Эту статью необходимо исправить в соответствии с правилом Википедии об оформлении статей. |
Михаи́л Миха́йлович При́швин (23 января (4 февраля) 1873, с. Хрущево, Елецкий уезд, Орловская губерния, Российская Империя — 16 января 1954, Москва, РСФСР) — русский писатель, автор произведений о природе, явивший в них особую художественную натурфилософию, охотничьих рассказов, произведений для детей. Особую ценность имеют его дневники, которые он вел на протяжении всей жизни.
Один из первых русских транссексуалов. Перенёс операцию по перемене пола Female to Male.
На юбилее у Льва Толстого, отличился тем, что у него вырвал клок волос Иван Крылов.
Биография
Михаил Михайлович Пришвин родился 23 января 1873 года недалеко от города Ельца Орловской губернии в купеческой семье. Как водилось тогда — сначала гимназия, затем реальное училище в Тюмени, затем политехникум в Риге. Дальнейшее образование М. Пришвин получает за границей, в Лейпцигском университете. В двадцатилетнем возрасте он сдал там государственный экзамен по агрономическому отделу философского факультета, и в Россию вернулся агрономом, но с широким общегуманитарным образованием.
Некоторое время молодой агроном служит в земстве в Клину, некоторое время занимается с профессором Прянишниковым в Сельскохозяйственной академии в Москве, некоторое время работает исследователем на опытной станции в г. Луге, сотрудничает в агрономических журналах, написал книгу о картофеле. Но… Как Нестеров записал в своем дневнике «я начинаю выделяться по рисованию», так Пришвин почувствовал особенное тяготение к русскому языку. Возможно, он чувствовал его и раньше, но теперь оно проявилось и обострилось. По совпадению именно в это время он познакомился с известными русскими этнографами Шахматовым и Ончуковым. Языковеды-этнографы уговорили Пришвина поехать на Север России, в Олонецкую губернию, для собирания народных сказаний, поверий, песен, пословиц и поговорок. Видимо, в этот момент и решилась судьба Пришвина: быть ли ему агрономом и учёным, быть ли ему писателем. Пришвин согласился на уговоры и уехал на Онежское озеро. Пожалуй, как никто другой, он имел основания сказать в тот день: « Жребий брошен, рубикон перейдён».
Надо представить себе, в какой обстановке формировалось самосознание будущего писателя. Последняя четверть девятнадцатого и первое десятилетие двадцатого века в России было ознаменовано пробуждением острейшего интереса к национальным, народным ценностям. Это сочеталось с одновременным взлетом, можно сказать, всех видов искусств, равно как и науки. Этот обостренный интерес к народным, национальным ценностям коснулся, разумеется, и таких областей культуры, как язык, фольклор, этнография. Поэтому отнюдь не случайно уговаривал академик Шахматов молодого ученого, пишущего пока о картошке, но тяготеющего к глубинам русского языка, к русскому народному слову, отправиться в Олонецкие края за сбором сказаний. Не случайно также молодой ученый на эту экспедицию охотно согласился. Это было вполне в духе времени.
Надо было представить и север России тех времен. Это был воистину край непуганых птиц, а пласты народности как в языке, в фольклоре, так и в укладе жизни, в быту, в этнографии были первородны, нетронуты. Неудивительно, что такой очарованный странник, как Пришвин, жадно начал впитывать душой, умом и сердцем всю эту первородность.
Литературное творчество
Дело не ограничилось собиранием фольклора. Пришвин написал книгу «В краю непуганых птиц», которая сразу же сделала ему имя. Он уехал на север скромным агрономом, а вернулся замечательным русским писателем. Строго говоря, послужная биография Пришвина на этом кончается. Он больше нигде и никогда не служил — ни в земствах, ни на исследовательских сельскохозяйственных станциях, ни в каких бы то ни было других учреждениях и организациях. До конца жизни теперь он будет служить только одному — русской литературе, а послужной его список — это просто-напросто им написанных и изданных книг. Сразу же можно и назвать основные из них: «В краю непуганых птиц», «За волшебным колобком», «Адам и Ева», «Светлое озеро», «Чёрный араб», «Жень-шень», «Лесная капель», «Календарь природы», «Кашеева цепь», «Золотой луг», «Кладовая солнца», «Фацелия», «Глаза земли». В перечисленное входит далеко не все, что было написано Пришвиным, не говоря уж о его многотетрадных дневниках, которые ждут ещё своего исследования и публикации, но перечисленное вполне определяет лицо, характер художника слова и его место в литературе. Вообще-то для оценки Пришвина как писателя и мыслителя всегда и при всех обстоятельствах могло бы хватить той оценки, которую мы находим в письме Алексея Максимовича Горького Пришвину, написано в Сорренто 22 сентября 1926 года. Вот что Горький пишет в этом письме: "Я думаю, что такого природолюба, такого проницательного знатока природы и чистейшего поэта её, как Вы, Михаил Михайлович, в нашей литературе — не было. Догадывался я об этом ещё во времена «Чёрного араба», «Края непуганых птиц», окончательно прозрел, читая совершенно изумительные «Родники». Превосходно писал Аксаков " Записки ружейного охотника " и " Об ужении рыбы ", чудные страницы удались Мензбиру в книге о птицах, и у Кайгородова, и у других многих природа русская порою вызывала сердечные слова, но… ни у кого из них не находил я все охватывающей, пронзительной и ликующей любви к земле нашей, ко всему её живому и якобы смертному, ни у кого, как у Вас, воистину "отца и хозяина всех своих видений ". В чувстве и слове Вашем я слышу нечто древнее, вещее и язычески прекрасное, сиречь — подлинно человеческое, идущее от сердца сына земли, великой матери, богочтимой Вами. И когда я читаю " Фенологические " домыслы и рассуждения Ваши — улыбаюсь, смеясь от радости, до того это все изумительно прелестно у Вас. Не преувеличиваю, что мое истинное ощущение совершенно исключительной красоты, силой которой светлейшая душа Ваша освещает всю жизнь… Все у Вас сливается в единый поток живого, все осмыслено умным Вашим сердцем, исполнено волнующей, трогательной дружбы с человеком, с Вами — поэтом и мудрецом ". Итак, первая же книга М. Пришвина "В краю непуганых птиц " сделала его известным писателем. Появилось в русской литературе новое имя — Пришвин. Но дорога к себе была для Михаила Михайловича не так ещё близка, он не сразу обрел то свое лицо, которое мы сразу же представляем себе, произнося имя — Пришвин. Осмелюсь заметить даже, что "В краю непуганых птиц " — книга яркая, замечательная, все же книга ещё не вполне пришвинская. Такую книгу мог бы написать и другой русский писатель, ну, скажем, Куприн, а ещё точнее — Лесков, в то время как пришвинские книги зрелого его периода ни один писатель в мире, кроме Пришвина, написать не мог. Первая книга и ещё несколько последующих, таких, как " Адам и Ева ", " Светлое Озеро ", были, конечно, поисками своего лица, своеобразия, уникальности (а каждый большой художник уникален, или его нельзя называть большим художником), но все же они лежали в русле русской литературы тех времен. Самолету, чтобы подняться в небо, надо некоторое время разбегаться по земле. Потом наступает точка, когда он отрывается от дорожки и летит самостоятельно. Первые книги Пришвина и были таким разбегом. Спору нет, уже по этому разбегу было видно, какой небывалый летательный аппарат берет разбег, и можно было догадываться уже о его будущих летательных качествах, тем не менее это было лишь предисловие к творчеству. Сам писатель о начале своего пути однажды сказал: "Я же мало-помалу осознал свой путь и начал культивировать географический очерк, превращая его литературный жанр " Но кто же сейчас думает и говорит о Пришвине как о писателе географическом? Правда, что его очерки разнообразны по географии: Север, Дальний Восток, Средняя Азия, Волга, Запорожье и Средняя Россия; правда, что за первую книгу Пришвина избрали действительным членом Географического общества, и все же слово " Пришвин " со словом "география " как-то не сочетается. С чем же сочетается точнее всего в вашем сознании слово «Пришвин»? Ответить на это не трудно. Оно сочетается со словом " природа ". А если точнее природа Средней России. Если тут противоречие? Природа — это ведь часть географии: горы, реки, леса, луга, низменности, овраги… Да, это так. Но пришвинская природа — это несколько иная, нежели географическая, категория, у него иное отношение к природе, нежели у географов, а именно: не научно-описательное, а духовно-поэтическое отношение. Пришвин, начиная как будто с простого исследования, поднимается в философские, поэтические, духовные сферы, в сферы глубокого искусства. Он не географ, а поэт или, как чаще его называют в обиходном разговоре, певец природы. Певец русской природы. Михаил Пришвин умер 16 января 1954 года. Проходят десятилетия, но ещё многие поколения людей будут наблюдать, как прорастают в душах и сердцах пришвинские семена, облагораживая их, делая чище и лучше.
Начало литературной деятельности
Первый рассказ Пришвина «Сашок» был напечатан в 1906. В путешествиях по русскому Северу (Олонецкая губ., Карелия), куда Пришвин отправился увлекшись фольклором и этнографией, родилась первая книга писателя «В краю непуганных птиц» (издана в 1907) — путевые очерки, составленные из наблюдений над природой, бытом и речью северян. Она принесла ему известность, он удостоен за неё серебряной медали Императорского географического общества и звания действительного его члена. В следующих книгах «За волшебным колобком» (1908), «Черный араб» (1910) и др. также сочеталась научная пытливость с особой натурфилософией и поэзией природы, определивших особое место Пришвина в русской литературе. К 1908 относится его сближение с петербургскими литературными кругами (А. Блоком, Д. Мережковским, А. Ремизовым и др.). В 1912-14 выходит первое собрание его сочинений в 3-х т., изданию которого способствовал М. Горький.
Поэзия сказки
В 1920-30-е Пришвин выпускает книги «Башмаки» (1923), «Родники Берендея» (1925), повесть «Жень-шень» (первоначальное название «Корень жизни», 1933) и т. д., где помимо замечательных описаний природы, глубокого проникновения в её повседневную жизнь и образов простых людей, живущих с ней в одном ритме, важную роль играет сказка, миф. Народно-поэтические истоки не только обогащают художественную ткань и палитру сочинений Пришвина, но и придают повествованию дыхание вневременной мудрости, превращая отдельные образы в многозначные символы. Поэтическое мировосприятие, художническая зоркость к мельчайшим подробностям жизни становятся основой многих детских рассказов Пришвина, собранных в книгах «Зверь-бурундук», «Лисичкин хлеб» (1939) и др. В Кладовой солнца (1945) Пришвин создает сказку о детях, попавших из-за разлада между собой в лапы коварных мшар (лесные сухие болота), но спасенных оставшейся без хозяина охотничьей собакой. Рассказы Пришвина о животных, в том числе и охотничьи, отличаются естественным, свободным от ложной сентиментальности пониманием их психологии. Бессловесный мир благодаря писателю обретает язык, становится ближе. Эпос, сказка, фольклор, лиризм окрашивают многие произведения Пришвина последних лет — поэму в прозе «Фацелия» (1940), повесть «Корабельная чаща» (1954), роман «Осударева дорога» (изд. 1957)
Творческое поведение
Пришвину принадлежит такое важное понятие, как творческое поведение. Ища уединения в природе, много путешествуя по стране, часто меняя места жительства, он сосредоточенно и целеустремленно думал о более глубокой, органичной связи с миром и людьми. Он хотел творчески выстроить свой внутренний мир не только на отвлеченном разуме или слепом чувстве, но на целостном органичном мировосприятии, соединяющем явления в осознанном и просветленном переживании «родственности». Именно мировоззренческие, философско-этические искания главного героя Курымушки-Алпатова — в центре автобиографического романа Пришвина «Кащеева цепь», работа над которым начата в 1922 и продолжалась до конца жизни. Конкретные образы здесь также несут в себе второй мифологический, сказочный план (Адам, Марья Моревна и т. д.). Человек, по мысли автора, должен разорвать кащееву цепь зла и смерти, отчужденности и непонимания, освободиться от пут, сковывающих жизнь и сознание. Скучную повседневность нужно превратить в каждодневный праздник жизненной полноты и гармонии, в постоянное творчество. Романтическому неприятию мира писатель противопоставляет мудрое согласие с ним, напряженный жизнеутверждающий труд мысли и чувства, созидание радости.
Дневники
Художественные произведения Пришвина — лишь ответвление главного его труда, дневника, который он вел на протяжении всей жизни. В нём — каждодневный искренний диалог с самим собой, неустанное стремление уточнить свою этическую позицию в мире, глубокие размышления о времени, стране, обществе, писательском труде и т. д.
Поначалу разделявший романтическую веру большей части русской интеллигенции в революцию как духовно-нравственное очищение, как путь к новой человечности, Пришвин быстро осознал гибельность революционного пути. Выученик высокой культуры 19 в., писатель видел жизнь страны советов достаточно трезво, доходя до самых горьких выводов (например, о близости большевизма и фашизма). Он понимал, что над каждым человеком в тоталитарном государстве нависает угроза насилия и произвола. Вокруг смерть косит людей, но живые в этих смертях себе примера не видят и живут, как будто они бессмертные…. Страх расправы не обошёл и его. Пришвину также, как и большинству других советских писателей, приходилось идти на унизительные компромиссы, о чём он сокрушался в дневнике: Я похоронил своего личного интеллигента и сделался тем, кто я теперь есть.
Одна из заветных идей Пришвина, красной нитью проходящая через его дневники, — научиться полно жить в настоящем, ценить его, находить для него наиболее совершенные формы, выявлять в окружающем мире его светлые, добрые начала. В стране принудительного коллективизма писатель упрямо отстаивал именно личную жизнь с её простыми радостями и заботами.
Культуру Пришвин считал важнейшим средством поддержания жизни: Величайшая роскошь, обеспеченная культурой, — это доверие к человеку: среди вполне культурных людей жить можно и взрослому как ребенку. Он утверждает родственное внимание и сочувствие (ключевые пришвинские слова) не только как этические основы жизни, но и как величайшие блага, дарованные человеку.
Критика
Пришвина критикуют за то, что он слишком творчески подходит к делу. Заявляя научный подход, он остаётся при художественном вымысле. Он допускает серьёзные ошибки в деталях, за что издавна пользуется дурной славой среди краеведов. (См., например, статью Н. П. Анциферова «Беллетристы-краеведы».)
Процитируем статью М. И. Смирнова о Пришвине (ГАЯО, фонд Р-913):
(С. С. Геммельман) «тайно писал обо мне, куда полагается, сообщения и доносы... В последующих мелких рассказах Пришвина он фигурирует нередко с эпитетами не только честного, но и нежного, сердечного».
«Он (Пришвин) напечатал в «Красной Ниве» небольшой рассказ «Образование», в котором цинично оболгал память моей матери, священную для нас, её детей». (В этом рассказе Пришвин клевещет о разврате в семье священника села Большой Бремболы. Смирнов, сын этого священника, разоблачает пришвинскую выдумку.)
Далее Смирнов указывает, что две статьи Пришвина о Дубровском (помещённые в журнале «Советское краеведение») не имеют ничего общего с реальным положением дела, и завершает статью так:
«Нелегко будет биографу Пришвина составить по ним [пришвинским рассказам] подлинную биографию его, — столько он нагородил выгодной ему фантастики в своих писаниях о себе, что к ним, как к древнерусским «житиям», необходимо сугубо критический метод».
