Тысяча и одна ночь

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Перейти к навигации Перейти к поиску
Версия для печати больше не поддерживается и может содержать ошибки обработки. Обновите закладки браузера и используйте вместо этого функцию печати браузера по умолчанию.
هزار و یک شب
араб. ألف ليلة وليلة‎
Язык оригинала арабский[1][2]
Электронная версия
Логотип Викицитатника Цитаты в Викицитатнике
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

«Кни́га ты́сячи и одно́й но́чи» (араб. كِتَابُ أَلْفِ لَيْلَةٍ وَلَيْلَةٌ‎‎, перс. هزار و یک شب‎; «Китаб альф лейла ва лейла»[3]) — памятник средневековой арабской и персидской литературы, собрание сказок и новелл, обрамлённое историей о персидском царе Шахрияре и его жене по имени Шахерезада (Шахразаде). Первое полное печатное издание на арабском языке, так называемое булакское, было опубликовано в Каире в 1835 году.

История создания

Рукописи арабских сказок

Вопрос о происхождении и развитии «Тысячи и одной ночи» не выяснен полностью до настоящего времени[4]. Попытки искать прародину этого сборника в Индии, делавшиеся его первыми исследователями, не получили достаточного обоснования[4]. Согласно указанию М. А. Салье, первые письменные сведения об арабском собрании сказок, обрамлённых повестью о Шахрияре и Шахразаде и называвшемся «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», упоминаются в сочинениях багдадских писателей X века — историка аль-Масуди (al-Mas‘ûdî, ум. 956) и библиографа Ибн ан-Надима (Ibn al-Nadîm, ум. 995)[5]. Эти авторы писали о сборнике, как о давно и хорошо известном произведении[6]. Основой текста «Ночей» на арабской почве стал сделанный в VIII веке перевод персидского сборника «Хезар Афсане»[7] (Hezâr Afsân(e) «Тысяча историй»[5], «Тысяча сказок»[7][8], или «Тысяча легенд», от персидских слов «Хезар» — «тысяча», «Афсане» — «сказка, легенда». У Салье — «Хезар-Эфсане», то есть «Тысяча повестей»). Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь»[8], был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде[4]. Судить о характере его мы[кто?] не можем, так как до нас дошёл лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «Тысячи и одной ночи»[4]. В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда — целые циклы рассказов[6], в свою очередь обрамлённые, как например «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и другие[4]. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространённой форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «Тысячи и одной ночи». В предисловии ко 2-му исправленному восьмитомному изданию 1958—1960 годов собственного перевода М. А. Салье писал: «Первыми поставщиками материала для них были профессиональные народные сказители, рассказы которых первоначально записывались под диктовку с почти стенографической точностью, без всякой литературной обработки. Большое количество таких рассказов на арабском языке, записанных еврейскими буквами, хранится в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Санкт Петербурге; древнейшие списки относятся к XI—XII векам»[9].

Салье отметил, что Ибн ан-Надим сообщал о не сохранившейся книге своего старшего современника, некоего Абд-Аллаха аль-Джахшияри (Al-Jahshiyârî, Abû ‘Abdallâh Muhammad ibn ‘Abdûs; ум. 942[10]), задумавшего составить сборник из тысячи сказок «арабов, персов, греков и других народов», по одной на ночь, объёмом каждая листов в пятьдесят, но умершего, успев набрать только 480 повестей[6][11]. Ибн ан-Надим свидетельствовал, что воочию видел некоторые части того сборника[12].

Вслед за М. А. Салье[6] И. М. Фильштинский полагал, что «Тысяча и одна ночь» не была творением какого-либо одного автора. «Части этого удивительного памятника собирались, перерабатывались и редактировались в течение многих столетий, и лишь к XVI—XVII векам свод окончательно сложился в том виде, в каком он известен современному читателю»[7]. «Тысяча и одна ночь» не является собранием только арабских сказок. Фильштинский указывал, что в создании этого грандиозного свода принимали участие многие народы Востока, хотя свою окончательную форму он приобрёл на арабском языке и прочно вошёл в историю арабской народной словесности[13]. Вошедшие в сборник части создавались народами Индии, Ирана, Месопотамии и Египта. В то время как Салье полагал объединение самостоятельных сказок в группы по месту их предполагаемого происхождения недостаточно обоснованным[14], Фильштинский вычленял три группы сказок — индо-иранские, багдадские и египетские[15]. Древнейший пласт свода состоит из арабского перевода с персидского индо-иранских сказок, собранных в сборнике «Хезар эфсане» («Тысяча сказок») и относящихся к доисламской традиции. К нему относятся самые ранние сказки индийского происхождения, переведённые на персидский язык[16]. Его первый исламизированный и арабизированный перевод VIII века утерян. Наиболее поздний слой «Тысячи и одной ночи» представлен египетскими сказками[17]. Период формирования сборника исследователи датируют IX—XVII веками[18]. Сохранившиеся рукописные варианты свода относятся к XVI—XVII векам[19].

Гипотеза Хаммер-Пургшталя

При исследовании вопроса о происхождении и составе сборника европейские учёные расходились в двух направлениях: арабисты выступали за арабское происхождение сказок, индологи полагали, что истоки сказок следует искать в Индии в литературе на санскрите[20]. Йозеф фон Хаммер-Пургшталь стоял за их индийское и персидское происхождение, ссылаясь на сообщения арабского историка Аль-Масуди (Мас’удия) и библиографа Ибн ан-Надима (Китаб аль-фихрист, до 987 года) о том, что старо-персидский сборник «Хезâр-эфсâне» («Хезар Афсане», «Тысяча сказок»), происхождения не то ещё ахеменидского, не то аршакидского и сасанидского, был переведён на арабский язык лучшими арабскими литераторами при Аббасидах и известен под именем «Тысячи и одной ночи»[21].

По теории Хаммера, перевод персидского «Хезâр-эфсâне», постоянно переписываемый, разрастался и принимал, ещё при Аббасидах, в свою удобную рамку новые наслоения и новые прибавки, большей частью из других аналогичных индийско-персидских сборников (среди которых, например, «Книга о семи мудрецах», или «Синдбадова книга») или даже из произведений греческих. Это происходило в XII—XIII веках, когда центр арабского литературного процветания перенёсся из Азии в Египет, где «Тысяча и одна ночь» усиленно переписывалась новыми переписчиками, опять получая новые наслоения: группу рассказов о славных минувших временах халифата с центральной фигурой халифа Гаруна ар-Рашида (786—809; у Крымского — Гарун Аль-Рашид; Салье и Фильштинский передавали имя как Харун ар-Рашид[22][23][19]), а несколько позже — свои местные рассказы из периода египетской династии вторых мамелюков (так называемых черкесских или борджитских)[21]. Когда завоевание Египта Османской империей подорвало арабскую интеллектуальную жизнь и литературу, то «Тысяча и одна ночь», по мнению Хаммера, перестала разрастаться и сохранилась уже в том виде, в каком её застало османское завоевание[21].

Гипотеза де Саси

Радикально противоположное воззрение высказано было Сильвестром де Саси[21], который отвергал индийскую теорию и полагал, что свидетельство аль-Масуди не может считаться достоверным[20]. Исследователь доказывал, что весь дух и мировоззрение «Тысячи и одной ночи» — насквозь мусульманские, нравы — арабские и притом довольно поздние, уже не аббасидского периода, обычная сцена действия — арабские места (Багдад, Мосул, Дамаск, Каир), язык — не классический арабский, а скорее простонародный, с проявлением, по-видимому, сирийских диалектных особенностей, то есть близкий к эпохе литературного упадка[21]. Отсюда у де Саси следовал вывод, что «Тысяча и одна ночь» есть вполне арабское произведение, составленное не постепенно, а сразу, одним автором, в Сирии, около половины XV века; смерть, вероятно, прервала работу сирийца-составителя, и потому «Тысяча и одна ночь» была закончена его продолжателями, которые и приписывали к сборнику разные концовки из другого сказочного материала, ходившего среди арабов, — например, из Путешествий Синдбада, Синдбâдовой книги о женском коварстве и т. п.[21]. Из персидского «Хезâр-эфсâне», по убеждению де Саси, сирийский составитель арабской «Тысячи и одной ночи» ничего не взял, кроме заглавия и рамки, то есть манеры влагать сказки в уста Шехрезады; если же какая-нибудь местность с чисто арабской обстановкой и нравами подчас именуется в «Тысяче и одной ночи» Персией, Индией или Китаем, то это делается только для большей важности и порождает в результате одни лишь забавные анахронизмы[21].

Гипотеза Лейна

Последующие учёные постарались примирить оба взгляда[21]. Особенно важным в этом отношении оказался авторитет Эдварда Лейна, известного знатока этнографии Египта[21]. В предположениях о более поздней датировке составления «Тысячи и одной ночи» одним автором на позднеарабской почве Лейн пошёл ещё дальше, чем де Саси: из упоминаний о построенной в 1501 году мечети Адилийе, об употреблении кофе и табака (один раз), об огнестрельном оружии этнограф заключал, что «Тысяча и одна ночь» была начата в конце XV века и закончена в 1-й четверти XVI века, а заключительные фрагменты могли быть присоединены к сборнику даже при османах, то есть в XVI—XVII веках[21]. Язык и стиль «Тысячи и одной ночи» Лейн расценил как обыкновенный стиль грамотного, но не слишком учёного египтянина XV—XVI века, поскольку в произведении описываются египетские реалии именно того времени, а топография городов, хотя они и фигурируют как персидские, месопотамские и сирийские топонимы, есть обстоятельная топография Каира поздней мамелюкской эпохи[21]. В литературной обработке «Тысячи и одной ночи» Лейн усматривал такую замечательную однородность и выдержанность позднего египетского колорита, что не допускал постепенной компоновки сочинения на протяжении столетия и признавал только одного, максимум — двух составителей (второй мог окончить сборник), которые (или который) в течение недолгого времени, точнее на рубеже XV—XVI веков, и скомпилировали «Тысячу и одну ночь» в Каире при мамелюкском дворе[21]. Согласно Лейну, компилятор имел в своём распоряжении хранившийся с X до XV века в своём изначальном виде арабский перевод «Хезâр-эфсâне», взял оттуда заглавие, рамку и, быть может, даже некоторые сказки. Кроме того автор также пользовался другими сборниками персидского (сравните с повестью о летательном коне) и индийского («Джильâд и Шимâс») происхождения, арабскими воинственными романами времён крестоносцев (Царь Омар-Номâн), наставительными (Мудрая дева Таваддода), мнимо-историческими повестями о Гаруне ар-Рашиде, специально-историческими арабскими сочинениями (особенно теми, где есть богатый анекдотический элемент), околонаучными арабскими сочинениями по географии и космографии (Путешествия Синдбада и космографию Казвини), устными юмористическими народными побасёнками и т. д.[21]. Все эти разнородные и разновременные материалы скомпилировал и тщательно обработал египетский составитель XV—XVI веков, когда переписчики XVII—XVIII веков внесли в его редакции только несколько изменений[21].

Точка зрения Лейна считалась общепринятой в учёном мире до 80-х годов XIX века[21]. Статьи Михаэля де Гуе со слабыми поправками по вопросу о критериях закрепляли старый лейновский взгляд на компиляцию «Тысячи и одной ночи» в мамелюкскую эпоху (после 1450 года, по де Гуе) одним составителем, да и новый английский переводчик (впервые не побоявшийся упрёка в скабрёзности) Джон Пейн[англ.] не отступил от теории Эдварда Лейна[21].

Новые исследования начались с новыми переводами «Тысячи и одной ночи»[21]. Ещё в 1839 году X. Торренс (Torrens H. Athenaeum, 1839, 622) цитировал историка XIII века ибн-Саида (1208—1286), указавшего, что в Египте некоторые приукрашенные народные рассказы напоминают собой «Тысячу и одну ночь»[21]. В 1886 году на те же слова ибн-Саида обратил внимание анонимный автор критики[24] новых переводов Пейна и Бёртона[21]. По основательному замечанию критика, многие культурно-исторические намёки и другие данные, на основании которых Лейн (а за ним Пейн) отнёс составление «Тысячи и одной ночи» к XV—XVI векам, объясняются обычными интерполяциями позднейших переписчиков, поскольку нравы на Востоке не так быстро меняются, чтоб по их описанию можно было бы безошибочно отличить реалии какого-нибудь одного века от предыдущего либо последующего[21]. Поэтому «Тысяча и одна ночь» могла быть скомпилирована ещё в XIII веке, на что косвенно указывает составление гороскопа на 1255 год цирюльником в «Сказке о горбуне»[21]. Впрочем, в течение двух следующих веков переписчики могли внести в готовую «Тысячу и одну ночь» новые дополнения[21]. Август Мюллер[25] справедливо заметил, что если по указанию ибн-Саида «Тысяча и одна ночь» существовала в Египте в XIII веке, а к XV веку, по довольно прозрачному указанию Абуль-Махâсына, успела уже получить свои новейшие дополнения, то для прочных и правильных суждений о ней необходимо было прежде всего выделить эти позднейшие интерполяции и восстановить, таким образом, изначальный вариант «Тысячи и одной ночи» XIII века[21]. Для того следовало сопоставить все имевшиеся списки «Тысячи и одной ночи» и отбросить отличающиеся в них части как наслоения XIV—XV веков[21]. Обстоятельно такую работу провели Герман Цотенберг[26] и Ричард Бёртон в послесловии к своему переводу 1886—1888 годов[21]. Краткий но содержательный обзор рукописей выполнил Виктор Шовен[фр.] (Bibliographie arabe. Vol. IV, 1900). Мюллер в одной из статей сделал собственный сравнительный анализ[21].

Оказалось, что в разных списках одинакова преимущественно первая часть сборника, но в ней вовсе нельзя найти тем египетских при преобладании повестей о багдадских Аббасидах (особенно о Гаруне ар-Рашиде) и присутствии небольшого количества индийско-персидских сказок[21]. Из этого следовал вывод, что в Египет попал уже большой готовый сборник сказок, составленный в Багдаде, вероятно, в X веке, содержание которого строилось вокруг идеализированной личности халифа Гаруна ар-Рашида[21]. Эти сказки были втиснуты в рамку неполного арабского перевода «Хезâр-эфсâне», который был сделан в IX веке и ещё при Мас’удии был известен под названием «Тысячи и одной ночи»[21]. Хаммер предполагал, что сборник не был создан одним автором, а составлялся постепенно многими авторами в течение нескольких веков[21]. Главный её составной элемент представлен арабским национальным субстратом, а персидская составляющая занимает мало места[21]. Такую же точку зрения в 1888 году частично разделил араб А. Сальхâний[21][27]. Кроме того, основываясь на словах Ибн ан-Надима, что араб Джахшиярий (багдадец, вероятно, X века) тоже взялся за составление сборника «1000 ночей», куда вошли избранные персидские, греческие, арабские и другие сказки, Сальхâний высказал убеждение, что труд Джахшиярия и был первой арабской редакцией «Тысячи и одной ночи», которая затем при составлении многочисленных списков, особенно в Египте, значительно увеличилась в объёме[21]. В том же 1888 году Нёльдеке[28] указал, что даже историко-психологические основания заставляют в одних сказках «Тысячи и одной ночи» видеть египетское происхождение, а в других — багдадское[21].

Гипотеза Эструпа

Как плод основательного знакомства с методами и исследованиями предшественников, появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа[англ.][21][29]. Вероятно, книгой Эструпа пользовался и автор истории арабской литературы К. Броккельманн[30]; во всяком случае, предлагаемые им краткие сообщения о «Тысяче и одной ночи» близко совпадают с положениями, разработанными у Эструпа[21]. Содержание их следующее:

  • нынешнюю свою форму «Тысяча и одна ночь» получила в Египте, больше всего в первый период владычества мамелюков (с XIII в.)[21].
  • Вся ли «Хезâр-эфсâне» вошла в арабскую «Тысячу и одну ночь» или только избранные её сказки — это вопрос второстепенный. С полной уверенностью можно сказать, что из «Хезâр-эфсâне» взята рамка сборника (Шахрияр и Шахерезада)[15], «Рыбак и дух», «Хасан Басрийский», «Царевич Бадр и царевна Джаухар Самандальская», «Ардешир и Хаят-ан-нофуса», «Камар-аз-заман и Бодура»[21]. Эти сказки по своей поэтичности и психологичности — украшение всей «Тысячи и одной ночи»; в них причудливо сплетается действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак — тот, что сверхъестественные существа, духи и демоны являются не слепой, стихийной силой, а сознательно питают дружбу или вражду к известным людям[21].
  • Второй элемент «Тысячи и одной ночи» — тот, который наслоился в Багдаде[21]. В противоположность сказкам персидским багдадские, в семитском духе, отличаются не столько общей занимательностью фабулы и художественной последовательностью в её разработке, сколько талантливостью и остроумием отдельных частей повести или даже отдельных фраз и выражений[21]. По содержанию это, во-первых, городские новеллы с интересной любовной завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex machina, благодетельный халиф; во-вторых — рассказы, разъясняющие возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и более уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях[21]. Возможно, что в багдадские изводы «Тысячи и одной ночи» входили также, хоть и не в полном виде, «Путешествия Синдбада»; но Броккельман полагает, что этот роман, отсутствующий во многих рукописях, вписан был в «Тысячу и одну ночь» уже позже[21].
  • Когда «Тысяча и одна ночь» начала переписываться в Египте, в неё вошёл третий составной элемент: местные каирские сказки, del' genero picaresco, как говорит Эструп[21]. Каирских сказок два типа: одни — бытовые фаблио, в которых излагаются ловкие проделки плутов (например, искусного вора Ахмеда ад-Данафа) и всякие забавные происшествия, причём бросаются камешки в огород нечестных и подкупных властей и духовенства; другие — сказки с элементом сверхъестественным и фантастическим, но совсем иного рода, чем в персидских сказках: там духи и демоны имеют среди людей своих любимцев и нелюбимцев, а здесь играет роль талисман (например, волшебная лампа Аладдина), слепо помогающий своему владетелю, кто бы он ни был, и стихийно обращающийся против своего прежнего владетеля, если попадёт в другие руки; темы таких сказок, вероятно, унаследованы арабским Египтом от классического, древнего Египта[21][31].
  • В Египте же с той целью, чтобы сказочного материала хватило как раз на «Тысячу и одну ночь», некоторые переписчики вставляли в сборник такие произведения, которые прежде имели совершенно отдельное литературное существование и составились в разные периоды: длинный роман о царе Номâне, враге христиан, «Синдбадова книга» (о женском коварстве), быть может, «Приключения Синдбада-морехода», «Царь Джильâд и министр Шимас», «Ахыкâр Премудрый» (древнерусский Акир), «Таваддода» и др.[21]. В 1899 году В. Шовен[фр.] («La récension égyptienne des 1001 nuits», Люттих), рассмотрев египетские сказки «Тысячи и одной ночи» с точки зрения художественности, отметил, что между ними есть талантливые (вроде «Сказки о горбуне» со вставленными историями «Молчаливого цирюльника»), а остальные — бездарные[21]. По соображениям Шовена (требующим, впрочем, ещё проверки), первая группа составилась раньше второй[21]. Так как во второй (объёмистой) группе рассыпано много рассказов об обращении евреев в ислам и есть много прямо заимствованного из литературы еврейской, то Шовен заключает, что последним, заключительным редактором «Тысячи и одной ночи» был еврей, принявший ислам; по его мнению, таким евреем мог бы быть псевдомаймонид, автор еврейской книги «Клятва», напечатанной в Константинополе в 1518 году[21][32].

Содержание

Персидские иллюстрации середины XIX века

Столкнувшись с неверностью своей любимой первой жены, Шахземан (перс. شاهزمان‎; Шахзаман Šāhzamān, Shâhzamân[33]) казнил её и отправился к своему брату Шахрияру поделиться горем. Однако жена брата тоже оказалась такой же распутной, как и жена Шахземана. Вскоре братья встретили женщину, которая носила ожерелье из 570 перстней, число которых указывало, сколько раз она изменила джинну, который держал её в плену, прямо в его присутствии, пока тот спал. Братья вернулись домой к Шахрияру и казнили его жену и наложниц.

С тех пор, решив, что все женщины распутны, Шахрияр каждый день берёт невинную девушку, овладевает ею, а на рассвете следующего дня казнит её. Однако этот страшный порядок нарушается, когда очередь доходит до Шахерезады — мудрой дочери визиря Шахрияра. Каждую ночь она рассказывает увлекательную историю, и каждый раз на самом интересном месте[34] её «застигает утро», и она «прекращает дозволенные речи»[35].

Каждое утро царь думает: «Казнить её я смогу и завтра, а этой ночью услышу окончание истории». Так продолжается тысячу и одну ночь (на самом деле из-за ошибки переписчика ночей 999, в оригинале отсутствуют 202 и 261-я ночи). По их прошествии Шахерезада пришла к царю с тремя сыновьями, рождёнными за это время, «один из которых ходил, другой ползал, а третий сосал грудь». Во имя них Шахерезада попросила царя не казнить её, на что Шахрияр ответил, что помиловал её ещё раньше, до появления детей, потому что она чиста, целомудренна и невинна.

Строится «Тысяча и одна ночь» по принципу обрамлённой повести, позволяющей включать в сборник всё новые, имеющие самостоятельное значение тексты. Один из героев говорит, что с тем-то случилось то-то, а его собеседник спрашивает: «А как это было?», после чего начинается новый рассказ или вставная новелла[36]. Сказки Шахерезады могут быть разбиты на 3 основные группы, которые условно можно назвать героическими, авантюрными и плутовскими сказками[4].

Героические сказки

К группе героических сказок относятся фантастические повести, вероятно составляющие древнейшее ядро «Тысячи и одной ночи» и восходящие некоторыми своими чертами к её персидскому прототипу «Хезар-Эфсане» (Хезар — тысяча, Эфсане — сказка), а также длинные рыцарские романы эпического характера[4]. К объёмным рыцарским романам Салье относил «Повесть о царе Омаре ибн ан-Нумане» (ночи 45—145), «Рассказ об Аджибе и Гарибе» (ночи 624—680), «Рассказ о царевиче и семи везирях» (ночи 578—606), «Сказку о Синдбаде-мореходе» (ночи 536—566)[37]. Современные исследователи причисляют к рыцарским романам первые два наименования и находят черты этого жанра в других сказках[38]. Стиль этих повестей — торжественный и несколько мрачный; главными действующими лицами в них обычно являются цари и их вельможи[4]. В некоторых сказках этой группы, как например в повести о мудрой деве Тахаддут (Таваддуд, ночи 436—462), отчётливо видна дидактическая тенденция[4]. В литературном отношении героические повести обработаны более тщательно, чем другие; обороты народной речи из них изгнаны, стихотворные вставки — по большей части цитаты из классических арабских поэтов — наоборот, обильны. К «придворным» сказкам относятся, например, «Камар-аз-Заман и Будур» (ночи 170—249), «Бадр Басим и Джаухар» (ночи 738—756), «Повесть о царе Омаре ибн-ан-Нумане», «Аджиб и Гариб» и некоторые другие[4].

Авантюрные сказки

Иные настроения — в «авантюрных» новеллах, возникших, вероятно, в торговой и ремесленной среде[4]. Цари и султаны выступают в них не как существа высшего порядка, а как самые обыкновенные люди; излюбленным типом правителя является знаменитый Харун ар-Рашид, правивший с 786 по 809 год, то есть значительно раньше, чем приняли свою окончательную форму сказки Шахерезады[4]. Упоминания о халифе Харуне и его столице Багдаде не могут поэтому служить основой для датировки «Ночей»[4]. Подлинный Харун ар-Рашид был очень мало похож на доброго, великодушного государя из «Тысячи и одной ночи», а сказки, в которых он участвует, судя по их языку, стилю и встречающимся в них бытовым подробностям, могли сложиться только в Египте[4]. По содержанию большинство «авантюрных» сказок — типичные городские фаблио[4]. Это чаще всего любовные истории, героями которых являются богатые купцы, почти всегда обречённые быть пассивными исполнителями хитроумных планов своих возлюбленных[4]. Последним в сказках этого типа обычно принадлежит первенствующая роль — черта, резко отличающая «авантюрные» повести от «героических»[4]. Типичными для этой группы сказок являются: «Повесть об Абу-ль-Хасане из Омана» (ночи 946—952), «Абу-ль-Хасан Хорасанец» (ночи 959—963), «Нима и Нум» (ночи 237—246), «Любящий и любимый» (ночи 112—128), «Аладдин и волшебная лампа»[4].

«Рассказ про Ала ад-Дина и волшебный светильник» не был включён во 2-е издание перевода Салье (1958—1960), но был опубликован в серии «Библиотека всемирной литературы»[39]. Научные дискуссии о происхождении этой популярной сказки длятся до настоящего времени, поскольку она, равно как и рассказы о путешествиях Синдбада, не присутствует ни в арабских рукописях свода, ни в изданиях сборника на арабском языке. Это указывает на то, что изначально сказка о волшебной лампе Ала ад-Дина не входила в оригинальную версию «Тысячи и одной ночи»[40]. Тем более, что впервые она была опубликована в издании Галлана, а филологический анализ её текста свидетельствует о сомнительной причастности к арабской традиции, и исследователи XIX века прослеживали в ней устойчивые параллели со сказками Европы.

Персонажами историй данного плана выступают кроме Харуна ар-Рашида реальные исторические личности. Например, Ибрахим ибн аль-Махди и Абдуллах аль-Мамун[41][42]; последний также фигурирует в «Рассказе об аль-Мамуне и пирамидах»[43]. История о любви поэта Ади ибн Зайда к принцессе Хинд, его женитьбе и убийстве описана в «Рассказе об Ади ибн Зейде и Марии»[44].

Плутовские сказки

«Плутовские» сказки натуралистически рисуют жизнь городской бедноты и деклассированных элементов[4]. Героями их обычно являются ловкие мошенники и плуты — как мужчины, так и женщины, например, бессмертные в арабской сказочной литературе Али Зибак и Далила-хитрица[4]. В этих сказках нет и следа почтения к высшим сословиям; наоборот, «плутовские» сказки полны насмешливых выпадов против представителей власти и духовных лиц[4]. Язык «плутовских» повестей близок к разговорному; стихотворных отрывков, малопонятных неискушённым в литературе читателям, в них почти нет[4]. Герои плутовских сказок отличаются мужеством и предприимчивостью и представляют разительный контраст с изнеженными гаремной жизнью и бездельем героями «авантюрных» сказок[4]. Кроме рассказов об Али Зибаке и Далиле (ночи 698—719), к плутовским сказкам относятся великолепная повесть о Маруфе-башмачнике (ночи 989—1001), сказка о рыбаке (по имени) Халифа (ночи 831—845), стоящая на грани между рассказами «авантюрного» и «плутовского» типа, и некоторые другие повести[4].

Издания текста

Неполное первое калькуттское (1814—1818), полное второе калькуттское В. Макнотена (1839—1842), булакское (Bûlâq I, 1835[45][46] или 1836[47]; часто переиздаваемое), бреславльское М. Хабихта и Г. Флейшера (1825—1843), очищенное от скабрёзностей бейрутское (1880—1882), ещё более очищенное бейрутское-иезуитское, очень изящное и дешёвое (1888—1890). Тексты изданы с рукописей, значительно отличающихся одна от другой, да и не весь ещё рукописный материал издан. Обзор содержания рукописей (старейшая — Галлановская, между 1425 и 1537 годами) см. у Зотенберга (Цотенберга), Бёртона, а вкратце — у Шовена (Bibliographie arabe)[21]. В 1984—1995 годах в Лейдене вышло принципиально новое издание Мухсина Махди по старейшим рукописям, в том числе Галлановской.

Переводы

Армяне первыми перевели некоторые части из этого сборника[48]. Уже в конце X века отдельные сказки из «Тысяча и одна ночи» были переведены на армянский язык[49].

В Европе впервые цикл получил известность благодаря неполному французскому переводу Антуана Галлана. Этот перевод был издан в 1704—1717 годах и в продолжение XVIII века был переведён на многие языки Европы. Перевод включил 12 томов, работа над ним продолжалась с 1703 по 1713 год[50]. Галлан дополнил сборник несколькими сказками, источник которых не известен; среди них — знаменитая история про Али-Бабу и сорок разбойников. Перевод Галлана получился вольным; это обработка согласно вкусам двора Людовика XIV. Труд Галлана был продолжен Жаком Казоттом и Денисом Шависом (1784—1793) в том же духе.

С 1899 года издавался буквальный (с булакского текста) и не считающийся с «викторианскими приличиями» французский перевод известного врача и путешественника египетско-армянского происхождения Жозефа-Шарля Мардрюса, в 1902—1903 годах опубликованный и в России[51].

Немецкие переводы делались сначала по Галлану и Казотту; общий свод с некоторыми дополнениями по арабскому оригиналу дали Хабихт[нем.], Хаген и Шалль[нем.] (1824—1825; 6-е издание, 1881) и, по-видимому, Кёниг (1869); с арабского — Г. Вейль (1837—1842; 3-е исправленное издание 1866—1867; 5-е издание, 1889) и, полнее, со всевозможных текстов, М. Хеннинг[нем.] (в дешёвой Рекламовской «Библиотеке классиков», 1895—1900); неприличия в немецком переводе удалены[21].

Английские переводы делались сначала по Галлану и Казотту и получали дополнения по арабским оригиналам; наиболее известен перевод Джонатана Скотта[англ.] (1811), но последний (6-й) том, переведённый с арабского, не повторялся в последующих изданиях[21]. «Две трети „Тысячи и одной ночи“ ночи, с исключением мест неинтересных или грязных, с арабского» перевёл Э. Лейн (1839—1841; в 1859 году вышло исправленное издание, перепечатано с издания 1883). Полные английские переводы, вызвавшие много обвинений в безнравственности: Дж. Пейна (1882—1889), и сделанные по многим редакциям, со всевозможными разъяснениями (историческими, фольклорными, этнографическими и др.) — Ричарда Фрэнсиса Бёртона[21][52].

На русском языке ещё в XVIII веке появились переводы с французского[53]. В России, как и в других странах Европы, в преддверии романтизма именно «Арабские сказки» с их аурой экзотического ориентализма стали излюбленным чтением подростков. Вот как об этом рассказывает Сергей Аксаков в книге «Детские годы Багрова-внука»:

«Тысяча и одна ночь». Первый полный русский перевод (по изданию Мардрюса). 1902 г.

При первом удобном случае начал я читать арабские сказки, надолго овладевшие моим горячим воображеньем. Все сказки мне нравились; я не знал, которой отдать преимущество! Они возбуждали моё детское любопытство, приводили в изумление неожиданностью диковинных приключений, воспламеняли мои собственные фантазии. Гении, заключённые то в колодезе, то в глиняном сосуде, люди, превращённые в животных, очарованные рыбы, чёрная собака, которую сечёт прекрасная Зобеида и потом со слезами обнимает и целует… Сколько загадочных чудес, при чтении которых дух занимался в груди!

«Тысяча и одна ночь». Первый полный русский перевод с арабского (по калькуттскому изданию), Academia. 1929—1939.

Из числа изданных в XIX веке наиболее научным считался перевод Ю. В. Доппельмайер[54]. Английский перевод Лейна, «сокращённый вследствие более строгих цензурных условий», перевела на русский язык Л. П. Шелгунова в приложении к «Живописному обозрению» (1894): при 1-м томе есть статья В. Чуйко, составленная по де Гуе.

Первый русский перевод непосредственно с арабского выполнен Михаилом Салье (1899—1961) в 1929—1939 годах по калькуттскому изданию. Данный перевод многократно полностью или частично переиздавался. Одним из его наиболее тиражных изданий (2 000 000 экземпляров) стал выпуск 1986 года, составленный Исааком Фильштинским и включивший четыре сборника («Халиф на час», «Синдбад-мореход», «Царевич Камар аз-Заман и царевна Будур» и «Маруф-башмачник»)[55].

Среди изданных в конце XX века наиболее художественным считается новый дополненный перевод с арабского на русский язык. Авторы тщательно поработали над стилистической окраской произведения, открыв «замечательную сокровищницу величайшего эпоса» как для взрослых, так и для детского чтения. Издание воспроизводит рифмованную прозу оригинала с сохранением особенности арабского стихосложения — монорима. Поэтический перевод принадлежит А. Ревичу.

  • Тысяча и одна ночь : в 12 т. / пер. с араб. Лины Мокрицкой, Владимира Плачинды, Степана Литвина; послесл. и коммент. Иосифа Брояка. — Киев : Лаванда, 1994. — 4000 с. — ISBN 5-7707-6161-X.

Известно поэтическое переложение текста на казахский язык, выполненное Жусипбеком Шайхисламулы[56]. Прочие переводы указаны в вышеупомянутых работах А. Крымского («Юбилейном сборнике В. Миллера») и В. Шовена (т. IV).

Экранизация

В октябре 2022 года студия Disney начала работу над новым проектом по мотивам рассказов «Тысяча и одна ночь». Фильм будет снят в жанрах научной фантастики и фэнтези. Над сценарием работает кинопродюсер Араш Амель. Подробности сюжетной линии не сообщаются[57].

«Тысяча и один день»

Успех и слава издания Галлана подвигли Франсуа Пети де ла Круа[англ.] (1653—1713)[58] опубликовать в 1710—1712 годах сборник восточных сказок «Тысяча и один день» (фр. Les Mille et un Jours)[59][60]. Антология была принята с большим интересом и переведена на некоторые европейские языки. Считалось, что данная подборка, как и «Тысяча и одна ночь», представляла часть сокровищницы сказок Востока. Однако с самого начала высказывались сомнения относительно аутентичности историй и роли самого Пети де ла Круа в их издании[59]. Во вступлении к своему изданию Пети де ла Круа заверял, что оригинал персидского манускрипта ему передал исфаханский дервиш Моклес (Moclès, или Мохлис Mukhlis) в 1675 году[21][59]. Рукопись называлась «Тысяча и один день» («Хезâр-йäк руз», Hezar yek ruz) и содержала переводы индийских рассказов.

Позднее всё это было признано мистификацией. Филологический анализ показал, что Пети де ла Круа адаптировал истории из разных источников[59]. Например, одна из наиболее живых, юмористических его сказок «Папуши Абу-Касыма», известная в украинской стихотворной обработке Ивана Франко, присутствует в арабском сборнике «Самарâт аль-аурâк» ибн-Хиджже[21]. Основным источником был турецкий вариант рукописи al-Faraj ba‘d al-shidda, представляющей сборник живописных сказок, который был изначально составлен арабским автором аль-Танухи (al-Tanûkhî; ум. 995)[59].

На таких основаниях был сделан вывод, что «Тысяча и один день» не может расцениваться как перевод какого-то оригинального восточного текста, но является компиляцией историй, созданных на материале восточного происхождения[61]. По сути это была попытка имитации издания Галлана, успеху которого, по мнению некоторых критиков, Пети де ла Круа испытывал зависть[58]. По примеру «Тысячи и одной ночи» в «Тысяче и одном дне» используется обрамляющая история, рассказываемая Сутлемеме (Sutlumemé) принцессе Фаррухназ (Farrukhnaz).

Галерея

Награды

Книга входит в «Всемирную библиотеку» (список наиболее значимых произведений мировой литературы Норвежского книжного клуба).

См. также

Примечания

  1. ↑ Deutsche Nationalbibliothek Record #4131342-2 // Gemeinsame Normdatei (нем.) — 2012—2016.
  2. ↑ Bibliothèque nationale de France Autorités BnF (фр.): платформа открытых данных — 2011.
  3. ↑ Восточная демонология: от народных верований к литературе / [отв. ред. : Н. И. Никулин, А. Р. Садокова] ; РАН, Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наследие, 1998. — С. 285. — 301 с. — 500 экз. — ISBN 5-201-13324-X.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 М. С. «Тысяча и одна ночь» // Литературная энциклопедия : в 11 т. : т. 11 / Гл. ред. Луначарский А. В. ; учёный секретарь Михайлова Е. Н. — М. : Худож. лит., 1939. — Стб. 454—457. — 824 стб. : ил.
  5. ↑ 1 2 Marzolph, 2004, Hezâr Afsân(e), p. 588.
  6. ↑ 1 2 3 4 Салье, 1959, Послесловие, с. 430.
  7. ↑ 1 2 3 Фильштинский, 1985, с. 558.
  8. ↑ 1 2 Веселовский, 1938.
  9. ↑ Салье, 1959, Послесловие, с. 431.
  10. ↑ Marzolph, 2004, Al-Jahshiyârî, p. 607—609.
  11. ↑ Marzolph, 2004, Al-Jahshiyârî, p. 608.
  12. ↑ Marzolph, 2004, Al-Jahshiyârî, p. 609.
  13. ↑ Фильштинский III, 1986, с. 3.
  14. ↑ Салье, 1959, Послесловие, с. 432.
  15. ↑ 1 2 Фильштинский III, 1986, с. 5.
  16. ↑ Фильштинский IV, 1986, с. 10.
  17. ↑ Фильштинский IV, 1986, с. 13.
  18. ↑ Фильштинский IV, 1986, с. 4.
  19. ↑ 1 2 Фильштинский IV, 1986, с. 6.
  20. ↑ 1 2 Marzolph, 2004, Textual History, p. 713.
  21. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 Крымский А. Е. Тысяча и одна ночь // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  22. ↑ Салье, 1959, Том 8, с. 188, 322.
  23. ↑ Фильштинский, 1985, с. 559.
  24. ↑ Edinburgh Review. 1886, № 164
  25. ↑ Deutsche Rundschau, 1887, июль
  26. ↑ Zotenberg H. Paris, 1888, отт. vol. XXVIII. «Notices et extraits»
  27. ↑ см. его предисловие к I т. и прилож. к V т. бейрутского изд. «Тысячи и одной ночи», 1888—1890; русск. пер., проверенный и дополненный А. Крымским, в «Юбил. сборн. Вс. Миллера», М., 1900
  28. ↑ Nöldeke, Th. Z. D. Morg, Ges., т. XLII
  29. ↑ Østrup J., «Studier over Tusind og en nat», Копенгаген, 1891
  30. ↑ Brockelmann C., Берлин, 1899, т. II, стр. 58—62
  31. ↑ ср. Масперо, Les contes populaires de l'Égypte ancienne, Париж, 1889; Питри Ф., Egyptian tales, 1898; Шпигельберг В., Die ägyptischen Novellen, Страсбург, 1898
  32. ↑ См. ещё Бассе Р.[фр.], Notes sur les 1001 nuits (1894—1898, в «Revue des traditions populaires», т. IX, XI, XII, XIII), и А. Крымского, «Введение в историю арабских повестей и притч» (печаталась в серии изд. Лазаревского института восточных языков). Прочие работы и исследования перечислены у А. Крымского: «К литературной истории „Тысячи и одной ночи“» («Юбилейный сборник В. Миллера» — «Труды Этнографического отдела Московского общества любителей естествознания», т. XIV) и у В. Шовена: «Bibliographie arabe» (т. IV, Люттих, 1900).
  33. ↑ Marzolph, 2004, Volume 1. Shahriyâr and His Brother, p. 370.
  34. ↑ возможно, один из первых литературных примеров клиффхэнгера
  35. ↑ Фильштинский, 1986, с. 5.
  36. ↑ Фильштинский, 1986, с. 10.
  37. ↑ Салье, 1959, Послесловие, с. 434.
  38. ↑ Marzolph, 2004, Volume 2. Romances of Chivalry, p. 691.
  39. ↑ БВЛ, 1975, с. 360—418.
  40. ↑ Marzolph, 2004, Volume 1. ‘Alâ’ al-Dîn; or the Wonderful Lamp, p. 84.
  41. ↑ Салье IV, 1959, Ночи 273—276, с. 18—29.
  42. ↑ Салье IV, 1959, Ночи 346—347, с. 232—236.
  43. ↑ Салье, 1959, Ночи 397—398, с. 388—390.
  44. ↑ Салье IV, 1959, Ночи 405—407, с. 415—418.
  45. ↑ Marzolph, 2004, Textual History, p. 715.
  46. ↑ Салье, 1959, с. 436.
  47. ↑ Фильштинский, 1985, с. 557.
  48. ↑ Макарян В. Матенадаран имени M. Маштоца как один из центров арабистических исследований в Армении // Вестник Матенадарана. — Ер., 2014. — № 20. — С. 132—133. Архивировано 25 февраля 2021 года.
  49. ↑ Тер-Гевондян А. Н. Армения и арабский халифат. — Ер.: Издательство АН Арм. ССР, 1977. — С. 265. Архивировано 2 июля 2018 года.
  50. ↑ Фильштинский, 1985, с. 561.
  51. ↑ Тысяча и одна ночь. Арабские рассказы Шахразады: В 4-х тт. Первый полный русский перевод (по изд. Мардруса). — СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1902—1903. — 520+410+536+478 с.: ил. Переизд.: Тысяча и одна ночь. Арабские сказки (по изд. Ж.-Ш. Мардрюса). — СПб.: СЗКЭО, 2017. — 1104 с.: ил. — ISBN 978-5-9603-0421-4.
  52. ↑ Burton; Бенарес, 1885—1888; переиздано в 12 томах, с исключением наиболее непристойных мест, Лондон, 1894
  53. ↑ М., 1763—1774 и 1794—1795; см. ещё «Новые арабские сказки», Смол., 1796
  54. ↑ М., 1889—1890, с добавленной статьёй академика Александра Веселовского
  55. ↑ Фильштинский, 1986.
  56. ↑ Жусипбек Шайхисламулы // Казахстан. Национальная энциклопедия. — Алматы: Қазақ энциклопедиясы, 2005. — Т. II. — ISBN 9965-9746-3-2. (CC BY-SA 3.0)
  57. ↑ Disney работает над экранизацией «Тысячи и одной ночи». Фильм.ру. — новость. Дата обращения: 11 октября 2022. Архивировано 11 октября 2022 года.
  58. ↑ 1 2 Marzolph, 2004, Pétis de la Croix, François, p. 673.
  59. ↑ 1 2 3 4 5 Marzolph, 2004, The Thousand and One Day, p. 720.
  60. ↑ Париж, 1710; перевод с французского Михайлы Попова, СПб., 1778—1779; 2-е изд. 1801; статья в «СПб. вестнике», 1778, ч. I, № 4, стр. 316—320
  61. ↑ Marzolph, 2004, The Thousand and One Day, p. 721.

Литература

Издания

Научные статьи

Ссылки

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Источник — https://ru.wikipedia.org/ruwiki/w/index.php?title=Тысяча_и_одна_ночь&oldid=140699716