Римская литература

Догреческий период

Задолго до знакомства римлян с греческой литературой у них была письменность; рано появились и зачатки литературы, как поэтической, так и прозаической, подготовившие восприимчивость римского общества к греческим образцам. Без этих элементов национальной римской литературы ближайшее столкновение римского общества с греческой образованностью и литературой (в завоеванных римлянами греческих городах Южной Италии) не могло бы вызвать такого сильного литературного движения, какое проявилось в Риме в шестом веке от основания Рима. Благодаря периоду чисто национального литературного развития, латинский язык приобрел ту приспособляемость к разным видам творчества, какую он проявляет уже у первых писателей, выступивших с литературными опытами, составленными по греческим образцам или под их влиянием.

Поэзия

В течение этого, так сказать, предварительного периода римской литературы возникли и развивались самостоятельно все главные виды поэзии и прозы. Зачатки лирической поэзии выразились в дошедшем до нас гимне Арвальских братьев и в отрывках гимнов жрецов салиев.

Зачатки эпической поэзии проявились в застольных песнях (carmina convivalia), в которых воспевались деяния героев и которые, по мнению Нибура, дали значительную долю содержания повествованиям, относящимся к древнейшей римской истории, например повествованию о Кориолане. Нибур даже полагал, что подобные песни достигали размеров эпических поэм и были не хуже гомеровских произведений. Томас Маколей попытался реконструировать их в «Песнях древнего Рима». Они были известны Дионисию Галикарнасскому, а их сюжеты сохранились в устной традиции и могли косвенным путём предоставить материал для ранних книг Тита Ливия. Подобные песни, должно быть, слагали местным сатурнийским стихом, что могло бы объяснить, почему в III веке до н. э. Луций Ливий Андроник перевёл «Одиссею» этим размером, — таким способом он пытался приспособить греческую героическую поэзию к её ближайшему латинскому эквиваленту. Однако эта ранняя римская поэзия безвозвратно исчезла. Её погубило подражание греческим образцам, распространившееся под влиянием Энния.

На существование начатков драматической поэзии ясно указывают упоминаемые писателями фесценнины, versi Fescennini (от города Fescennium) — резвые и остроумные стихи, которыми перебрасывалась молодёжь осенью на сельских празднествах, после уборки жатвы и сбора винограда, и ещё более так называемая сатура (сатира, satura), вид настоящего драматического представления, с музыкой, пением и пляской, историю возникновения которого — не совсем, правда, отчётливо — передаёт Тит Ливий.

Проза

В прозе, до знакомства с греческой литературой, было положено основание истории и красноречия. Представителем истории была официальная, составлявшаяся в коллегии понтификов летопись (Annales pontificum, впоследствии называвшаяся также Annales Maximi), способ составления которой указан Цицероном, а также семейные хроники римской знати; произведениями красноречия были речи политические и похоронные. О последних (laudationes funebres) у древних писателей говорится немало, причём Цицерон и Тит Ливий видят в них один из источников порчи фактической стороны римской истории.

Другие памятники письменности

Из политических речей, как памятников литературных, нам известна лишь речь, сказанная в сенате против Пирра Аппием Клавдием Слепым (в 474 г. Рима) и дошедшая до времен Цицерона, который ею начинает историю римского красноречия.

Ничего из этих начатков римской литературы, за исключением гимна братьев Арвальских, дошедшего до нас в протоколах этой духовной коллегии от III века н. э., да чрезвычайно искаженных отрывков из песнопений жрецов Салиев, — до нас не сохранилось, хотя письменность в Риме началась очень рано, ещё при царях, и ко времени столкновения римлян с греческой образованностью получила уже значительное развитие. Самые древние образцы её, один из которых относится ещё к VI веку до н. э. (см. Латинский язык).

Современная чисто национальному периоду римская литературы письменность, немногочисленные остатки которой дошли до нас в виде надписей на монетах, сосудах, зеркалах, украшениях, статуях и гробницах, употреблялась, прежде всего, в книгах духовных коллегий (понтификов, авгуров, братьев Арвальских, жрецов Салиев и др.), носивших название libri и commentarii, затем в актах государственных, каковы законы (leges) и договора (foedera) с другими городами и государствами, и в канцеляриях римских властей — консулов (commentarii consulares), цензоров (tabulae censoriae), преторов (libri praetorum), квесторов (commentarii quaestorum). Сюда же относятся и книги, относившиеся ко всем правительственным лицам (libri magistratuum), древнейшее название которых было полотняные книги (libri lintei); они писались на полотне и содержали в себе списки правительственных лиц каждого года. Такие и подобные им памятники письменности не относятся к литературе, но идут рядом с ней, как памятники языка, общего с литературной и простой письменностью. Нелегко, впрочем, везде провести грань между произведениями литературными и просто памятниками письменности. Летопись, составлявшаяся понтификами, была таким же публичным актом письменности, как и календарь (Fasti), который уже никак нельзя причислить к произведениям литературы; молитвенная песнь братьев Арвальских найдена среди протоколов деятельности этой коллегии; надгробные надписи Сципионов писаны стихами — следовательно, представляют собой, до известной степени, литературные произведения.

Римская литература под влиянием Греции

Подготовленная чисто национальными произведениями словесности и достаточным развитием письменности, римская литература, в начале VI столетия Рима, вступает в совершенно новый фазис. Войны, которые Рим вел с Тарентом и другими греческими городами Южной Италии, не только ознакомили массу римского народа с высоким культурным развитием эллинской жизни, но и привели в Рим, в качестве пленных, немало греков, обладавших литературным образованием. Одним из них был Ливий Андроник из Тарента, привезенный, в качестве пленника, М. Ливием Салинатором, от которого он и получил своё римское имя. Занимаясь в Риме преподаванием греческого и латинского языков, он перевел на латинский язык, в качестве учебной книги, «Одиссею» Гомера и стал писать пьесы для театральных представлений. С первой из таких пьес, переведенной или переделанной с греческого, он выступил на второй год после окончания 1-й пунической войны, то есть в 514 году от основания Рима (240 год до н. э.). Этот год, отмеченный и древними писателями, считается началом римской литературы в строгом смысле слова. Сохранившиеся незначительные отрывки из перевода «Одиссеи» и драматических произведений Ливия Андроника показывают, что он недостаточно знал латинский язык; судя по отзывам о нём, как писателе, Цицерона и Ливия, он был вообще плохой писатель. Его «Одиссея» представлялась Цицерону чем-то допотопным, opus aliquod Daedali, а сочинённый им по случаю благоприятного поворота 2-й пунической войны религиозный гимн вызывает у Т. Ливия выражение: abhorrens et inconditum carmen. Тем не менее, его литературная деятельность положила начало перевороту, который, захватывая все больше и больше духовную деятельность римского народа, довёл римскую литературу до классической законченности и придал ей всемирное значение.

Поэзия

Гней Невий

Вызванный Ливием Андроником интерес к изучению произведений греческой литературы немедленно отозвался появлением на литературном поприще людей с истинным дарованием и уже кровных латинян. Таков был Гней Невий (480—550 годы от основания Рима, 274—204 годы до н. э.), обладавший несомненным комическим дарованием и владевший такой мастерской латинской речью (об этом свидетельствуют и сохранившиеся отрывки его комедий и эпической поэмы), что она ещё в век Цицерона приводила в восхищение любителей чистоты латинского языка. Особенно ценилась его эпическая поэма: «О первой пунической войне» (Bellum punicum), которая, по словам Горация (Epist., II, 1, 53), читалась всеми даже в его век, то есть в век «Энеиды». Среди своих современников Невий возбуждал наибольший интерес переделанными с греческого комедиями, за смелость которых он подвергся преследованиям со стороны сильной тогда фамилии Метеллов, был посажен в тюрьму и умер в изгнании. Этот талантливый поэт, писавший таким прелестным языком, что смерть его, по его собственному выражению, непременно оплакивали бы музы, если бы бессмертным подобало плакать над смертными, и уверявший, что после него забудут в Риме и говорить по-латыни, был хронологически лишь второй представитель римской поэзии, выступивший на литературную сцену всего пять лет спустя после того, как тарентский грек написал первую латинскую пьесу по греческому образцу. Это ясно указывает на то, как значительно была подготовлена в Риме почва для литературного развития предшествующим национальным периодом.

Плавт

За Невием следовал непосредственно Плавт, начавший свою деятельность ещё при Невии и возведший подражательную комедию на высшую степень развития. Это — талант первоклассный, представивший собой наиболее яркое свидетельство особенной способности латинского гения к драматическому искусству, а именно в области комедии.

Энний

Рядом с Плавтом (ок. 500—570 годов от основания Рима / 254—184 годов до н. э.) жил и действовал другой первостепенный талант, эпическая поэма которого, «Летопись» (Annales), вплоть до «Энеиды» Вергилия не знала соперников. Это был Квинт Энний (515—585 годы от основания Рима / 239—169 годы до н. э.), происходивший из южно-италийского города Рудий (в Калабрии). В нём вовсе не было латинской крови; латинскому языку он выучился впоследствии. Тем не менее, Энний не только был одним из наиболее видных писателей на всем протяжении римской литературы, но и стал в ней реформатором, определившим внешнюю форму римской поэзии на все последующее время.

Он преобразовал латинский стих, подчинив его новому в римской литературе метрическому принципу, основанному на сочетании слогов долгих и коротких — принципу, усвоенному греческой поэзией с самых первых дней её существования. До Энния римляне знали только свой национальный сатурнический стих, не делавший строгого различия между долгими и короткими слогами и допускавший в значительной степени власть ударения. Этим стихом, унаследованным от национального периода литературы, передал на латинский язык «Одиссею» Ливий Андроник; им же писал свою эпическую поэму Невий. Воспроизводя в своих трагедиях и комедиях греческий драматический ямбохореический размер, эти писатели не стеснялись употреблением долгих слогов, как коротких, и коротких, как долгих, смотря по надобности.

Правила просодии до Энния установлены не были; он создает долготу по положению и своим тонким чутьем определяет природную долготу там, где она ясно не сказывалась. Это дало ему возможность написать свою поэтическую историю римского народа (в 18 книгах) стихом поэм Гомера — гекзаметром, который с той поры и стал неизменным стихом эпической поэзии в Риме во все время её существования.

Вместе с тем стал мало-помалу устанавливаться и в других областях поэзии более строгий размер, в лирической поэзии доведенный до полной просодической определённости лишь в произведениях Горация. Влияние Энния на римскую литературу было огромное. Он ввел её окончательно в круг форм и идей греческой литературы, приноровив к римской поэзии разные греческие метры, соответственно разным видам поэтического творчества, и распространив воззрения греческой философии на разные вопросы жизни и мысли. Эти воззрения он проводил в римское общество не только многочисленными трагедиями (более 20), которые он заимствовал или переделывал преимущественно из Еврипида, но и целым рядом стихотворных философских трактатов; наиболее важны из них дидактические поэмы «Эпихарм» (Epicharmus), где излагается эпикурейский взгляд на природу, и «Евгемер» (Euhemerus), где кощунственно излагаются мифы о богах, что не могло не зародить в молодом поколении известного вольнодумства по отношению к религии. Эннием же, посредством его эпической поэмы, были популяризованы греческие легенды, с троянской теорией во главе, по отношению к происхождению Рима и его древнейшей истории.

Плавт и Энний представляют собой самые крупные литературные фигуры в поэзии VI столетии от основания Рима, всецело связанной с подражанием греческим образцам и с заимствованиями, особенно в драматической поэзии, из греческой литературы, с переработкой их, сообразно с личным талантом писателя, в более или менее национальном духе. У Невия и Плавта этот национальный дух сказывался больше, у Ливия Андроника и Энния, как людей другого происхождения — меньше.

Цецилий и Теренций

Греческим колоритом отличаются и произведения двух крупнейших после Плавта комиков VI столетия от основания Рима, Цецилия (умер в 586 году Рима / 168 год до н. э.) и Теренция (умер в 595 году Рима / 159 году до н. э.), стремившихся к тому, чтобы быть как можно более верными своим образцам, из которых особенно любимым был Менандр. Самостоятельность, какую дозволял себе Теренций, заключалась в контаминации, то есть слиянии двух комедий греческого автора в одну. Так как в римской комедии VI столетия выступавшие на сцену лица действовали на греческой почве и ходили в греческом костюме, то у римских грамматиков такая комедия получила название комедии плаща, comoedia или fabula palliata (от pallium — греч. плащ), — название, утвердившееся и у историков литературы нового времени, подобно названию комедии тоги, com. или fab. togata, прилагаемому к появившейся в следующем столетии Рима комедии с римскими именами и с национальным костюмом (тогой).

Трагедия

Ещё более чем в комедии, влияние греческой литературы в VI столетии Рима сказалось на трагедии, которая появилась в одно время с комедией и нашла представителей в лице Энния, Пакувия (534—624 годы Рима / 220—130 годы до н. э.) и Аттия (Акция), принадлежащего уже следующему (VII) столетию (584 — ок. 670 года Рима / 170 — ок. 81 годы до н. э.). Имея все данные для развития у себя комедии, римляне не имели, в своей национальной мифологии и истории, опоры для трагедии, которая к тому же, по глубине своего содержания, относящегося не к обыденной жизни, а к миру сильных страстей и идеалов, была ещё не по плечу римскому населению в период, когда оно только начало приобщаться к эллинской образованности. Масса римского населения, охотно посещавшая театр, когда давались пьесы Плавта, не любила трагедии и нередко уходила из театра во время её представления, чтобы смотреть на канатных плясунов и подобных увеселителей. Поэтому трагедия не только в VI столетии, но и впоследствии привлекала к себе внимание лишь образованной публики, да и то больше как предмет для чтения, чем как театральное представление. У римских писателей, начиная с Невия, были попытки создать трагедию из национальных сюжетов, но попытки эти были немногочисленны и скоро прекратились, по недостатку подходящего содержания. Такого рода трагедии, в отличие от подражаний и переделок с греческого, назывались претекстами — fabulae praetextae — по костюму высших должностных лиц, носивших обшитую пурпурной каймой тогу.

Проза

Шестое столетие Рима, составляющее первый период римской литературы — если считать литературные попытки до греческого влияния лишь подготовительным периодом, — было временем, когда деятельность римских писателей сосредоточилась по преимуществу на поэзии, в особенности драматической. За разработку прозы римские писатели, подпавшие греческому влиянию, взялись гораздо позже, уже к концу столетия, когда знаменитый М. Порций Катон (520—605 годы Рима / 234—149 годы до н. э.) развил свою литературную деятельность в разных видах прозы, особенно положив прочное начало ucmopuи и красноречию, и позже составлявшим основные виды римской художественной прозы. Выступавшие раньше Катона римские прозаики — историки или, правильнее, анналисты, — вместо того, чтобы под влиянием знакомства с греческой литературой приступить к обработке для прозаических произведений своего отечественного языка, писали по-гречески; таковы были анналисты VI столетия: Кв. Фабий Пиктор, Л. Цинций Алимент и Г. Ацилий, современники и деятели эпохи 2-й пунической войны, писавшие римскую историю от её начала до своего времени. Наибольшее количество произведений Катон оставил в области красноречия (Цицерону было известно более 150 речей Катона), а важнейшим его трудом был труд по истории Рима и Италии, под заглавием «Начала» (Origines). Катон писал и о земледелии, и о медицине, и о военном искусстве, дал образчик эпистолярного вида, собирал остроумные изречения знаменитых людей, написал даже стихотворное произведение «О нравах» (De moribus). Из всех этих трудов до нас дошло лишь сочинение «О сельском хозяйстве» (De re rustica), да и то в изменённом виде; от «Речей» и «Начал» мы имеем лишь отрывки.

Классический период

Через сто лет после того, как Ливий Андроник выступил с драмой, составленной по греческому образцу, римская литература вступает в новый фазис, который и следует считать вторым её периодом. Внешними границами его служит с одной стороны начало эпохи Гракхов (621 г. Рима, 133 г. до н. э.), с другой — начало эпохи Цицерона (673/81). Литература VI столетия города стремилась исключительно к перенесению на римскую почву всего того, что по условиям тогдашнего развития могло быть взято из греческой литературы, и к проявлению, по её образцам, собственного творчества. В литературе VII столетия, с самого её начала, мы видим, наоборот, стремление, не прекращая изучения греческой литературы, быть по возможности национальной не только по содержанию, но и по форме.

Сатира

На первый план выступает сатира, совершенно римский вид литературы, доведенный впоследствии до широкого и разнообразного развития. Родоначальником этой сатиры, как особого литературного вида, был Гай Луцилий (умер в 651 г. Рима, 103 г. до н. э.). Смелость, с какой он нападал на порчу современных нравов в лице главнейших лиц республики, ещё в древности сравнивали со смелостью древней аттической комедии. Возможной такая смелость, за подобие которой Невий столетием раньше поплатился тюрьмой и ссылкой, стала вследствие перемены политических обстоятельств, произведенной демократическим движением эпохи Гракхов, так что сатира Луцилия является знамением нового времени в римской литературе.

Комедия

Это новое время очень ярко сказалось и в комедии VII века. Вместо греко-подражательной комедии предыдущего столетия, комедии плаща, является комедия тоги, с латинскими именами действующих лиц, с римским костюмом, с латинскими местами действия: все это в предшествовавшем столетии, при строгости аристократической театральной цензуры, было невозможно.

Представителями этой национальной комедии были Титиний, Атта и Афраний, наполнившие своей деятельностью первую половину и часть второй VII столетия. Движение в сторону национальной комедии пошло ещё дальше. Комедия тоги, национальная по содержанию, составлялась всё-таки по форме греческих комедий. Во 2-й половине VII столетия выступают на сцену ателланы — совершенно оригинальные комедии характерных масок, под которыми представлялись постоянно определённые типы (дурака, обжоры, честолюбивого, но недалёкого старика, учёного шарлатана), к которым прибавлялись ещё маски чудовищ, смешившие и пугавшие публику более грубым способом, чем маски характерных человеческих типов. Это была чисто народная комедия, оскского происхождения по своему названию (Ателла — город в Кампании). Она получила литературную обработку в пьесах Помпония и Новия, шедших, в качестве дивертисмента, после трагедий и бывших в большой моде вплоть до VIII века, когда их сменил новый театральный жанр — мимический, родоначальник нашего балета, единственный вид драматического представления, в котором участвовали и женщины.

Проза

VII столетие Рима отличается также необыкновенным напряжением в развитии прозаической литературы, а именно в области истории и красноречия. Особенно сильный толчок дан был красноречию бурной эпохой борьбы демократии с олигархией, начатой Гракхами и продолжавшейся до самого падения республики. Ораторы, следовавшие непосредственно за Катоном, были многочисленны, но не оставили ярких следов в своем искусстве, хотя, в лице Г. Лелия и Сципиона Африканского Младшего, и приблизили его к греческому изяществу.

Историография

Меньше успехов сделала историография, хотя представителей её — так называемых анналистов — было немало. Ряд их начался ещё в предыдущий период Л. Кассием Геминой и к эпохе Гракхов имел уже замечательного представителя в лице Л. Кальпурния Пизона Фруги, которым много пользовались Т. Ливий и Дионисий Галикарнасский. Гней Геллий называл изобретателя алфавита, медицины, мер и весов. За ними следовали Л. Целий Антипатр и Семпроний Азеллион, из которых первый положил начало риторическому повествованию, а второй пытался ввести в исторический рассказ прагматический метод; они не были, однако, в состоянии подготовить настоящего историка. Преемниками их были Гай Лициний Макр и Луций Корнелий Сизенна, продолжавшие дело анналистов уже в эпоху Цицерона, который и в конце своей литературной деятельности замечает, что римская литература не имеет историков. Так как римская проза была разработана по преимуществу ораторами, то это отразилось на её характере известным риторическим колоритом, которым она всегда более или менее отличалась. Посредством школы он был передан, до известной степени, и новым литературам.

Красноречие

Первым крупным представителем красноречия, обозначившим переход его в новый фазис, был знаменитый народный трибун Гай Гракх, говоривший речи не только с силой истинного таланта, но и с искусством оратора, которому были знакомы стройность периода и благозвучие ритма, свойственный великим представителям афинской трибуны.

Из других крупных ораторов доцицероновской эпохи выдается М. Антоний, дед триумвира (667 г. Рима, 87 г до н. э.), и Л. Лициний Красс (663 г. Рима, 91 г до н. э.). В лице этих ораторов римское красноречие шагнуло так далеко, что с появлением непосредственно затем на сцене Цицерона наступил для него период высшего развития, названный золотым веком римской литературы.

Цицерон

М. Туллий Цицерон (умер в 711 г. Рима, 43 г до н. э.), главный представитель римской прозы и в то же время величайший оратор древнего Рима, начинает собой новый, третий период римской литературы. Время его, наполненное политическими бурями и переворотами, создало огромное движение в литературе и вывело на сцену целый ряд талантливейших писателей в прозе и поэзии; но над всем этим литературным периодом, заканчивающимся смертью Цицерона и наступлением века Августа, господствует фигура знаменитого оратора.

Литературная деятельность Цицерона была колоссальна. Главный фонд её составляли речи по делам гражданским, уголовным и политическим, в которых ораторское искусство, стремившееся к полноте выражения, к искусно-расчлененному периоду и ритмическому благозвучию, доведено до возможной высоты, какая была суждена латинскому языку. Очень видную сторону деятельности Цицерона составляли также сочинения по истории и теории красноречия, по политической и нравственной философии.

После смерти оратора к его литературному наследству присоединились ещё три сборника «Писем». Не всё в этих разнообразных произведениях было строго и правильно по содержанию, многое даже (в философии) было поверхностно, но в отношении формы они были образцовы и утвердили за Цицероном положение главного представителя прозы в римской литературе.

Другие ораторы

Рядом с ним действовали другие сильные ораторы: ранний соперник его Гортензий (умер в 704 г. Рима, 50 г до н. э.), скоро принужденный уступить ему, и сохранившие до конца славу первоклассных ораторов: Юлий Цезарь (умер в 710 г. Рима, 44 г до н. э.) и М. Брут (умер в 712 г. Рима, 42 г до н. э.). От последнего, бывшего представителем необыкновенно трезвого красноречия в новоаттическом духе, до нас не дошло ничего, кроме нескольких писем, но от Цезаря, кроме отрывков его речи, мы имеем превосходные мемуары: «О галльской войне» (Commentarii de bello Gallico) и «О междоусобной войне» (Comm. de bello civili), ставящие его в разряд первостепенных римских писателей. Язык и стиль этих сочинений, по своей ясности, отчётливости, силе, спокойствию и самообладанию, представляют собой истинно-классическую законченность, которая не боится никакого состязания.

За этими столпами латинской речи золотого века прозы следовали пережившие их, но по духу своему не входившие в следующую Августовскую эпоху, крупные прозаики Саллюстий (умер в 719 г. Рима, 35 г до н. э.) и Корнелий Непот. Вместе с Цезарем, они вывели римскую историческую литературу на новую дорогу, на которой она по художественности обработки могла уже спорить с красноречием.

Учёная проза

Представителем ученой прозы в Цицероновское время был Марк Теренций Варрон, по прозвищу Реатинский (638—727 гг. Рима, 116-27 гг. до н. э.), писавший о философии, о древностях, о филологии, о красноречии, о праве, о морском деле и сельском хозяйстве. Упражняясь в стихотворных произведениях, он создал особый род сатиры, в которых проза перемешивалась со стихами, и которые назывались Менипповыми. Он также сам издавал свои речи.

Поэзия

Ввиду такого блестящего развития прозы в цицероновский период, поэзия этого времени отступала на второй план, хотя оно и в этом отношении было настоящим предтечей золотого века. Главными её представителями были Лукреций, автор знаменитой философской поэмы « De rerum natura», и Катулл, самый сильный римский лирик доавгустовской эпохи и непосредственный её предшественник, одаренный от природы всеми данными для сильного выражения лирического чувства и разработавший стихотворную технику лирики с мастерством первостепенного поэта. В фаланге действовавших рядом с Катуллом лириков, по преимуществу эпиграмматистов, особенно выдается верный друг его, Г. Лициний Кальве, которого и древние писатели не отделяли от Катулла.

Век Августа

Настает золотой век римской поэзии, век Августа, открывающий собой новый период (четвёртый). Проза отступает, в свою очередь, на задний план и всецело господствует поэзия. Вследствие государственного переворота, стеснившего участие общества в политической жизни, занятие литературой, особенно поэзией, принимает в это время огромное развитие. Входит в моду у писателей чтение своих произведений перед публикой, сначала избранной, затем и всякой. Появляется бесчисленное множество поэтов, образующих разные кружки и литературные партии. Первое место между ними занимает кружок Мецената, ближайшего друга Августа. Во главе этого кружка, назначенного самим Августом с целью пропаганды идеологических основ нового строя, стояли Вергилий и Гораций, которые не столько по творческой силе своего огромного поэтического дарования, сколько по классической законченности своих произведений и по громадному влиянию на все последующее время литературы, справедливо считаются главными представителями всей римской поэзии. Важнейшим произведением Вергилия, хотя по характеру своего таланта он был более склонен к воспеванию пастушеского и сельского быта, является «Энеида», высшее выражение римского эпического творчества.

Сила поэтического дарования Горация является на одинаковой высоте как в сатирах (и письмах), так и в многочисленных произведениях лирической поэзии, называемых в изданиях одами: только в первых он является чисто национальным поэтом, а в лирике он находится под влиянием греческой мелики, в лице её наиболее чистых представителей Алкея, Сапфо и Анакреонта, в противоположность поэтам предшествующего периода, увлекавшимся александрийской поэзией.

В век Августа была достигнута наибольшая высота и элегией, которая не причислялась древними к чисто лирической поэзии, примыкая по стихотворной форме своей (двустишию из гекзаметра с пентаметром, то есть сокращенным гекзаметром) к эпосу. Важнейшие представители элегии, которая была по преимуществу любовной, — Альбий Тибулл, Секст Проперций и Публий Овидий Назон. В произведениях этих пяти поэтов выразился цвет века Августа, выше которого римская поэзия никогда не поднималась. В прозе к этому веку принадлежит огромное историческое произведение Тита Ливия, из 142 книг которого до нас дошли едва 35. Важнейшими представителями ораторского искусства в веке Августа является Гай Азиний Поллион (умер в 6 году н. э.), действовавший на разных литературных поприщах даровитый писатель, и Мессала (умер ок. 4 года н. э.), один из деятельнейших сподвижников Августа; оба были покровителями молодых поэтов. Но красноречие времени Августа было красноречие укрощенное; поэтому судьба ораторов, забывавших о том, что времена переменились, не была завидна. Тит Лабиен и Кассий Север, хотя и не прямо за свои речи, подверглись гонениям, и первый из них кончил жизнь самоубийством, второй — в изгнании.

Серебряный век

С водворением империи положение литературы, в течение двух с половиной столетий шедшей постоянно вперед, изменяется. Под влиянием стеснявших и искажавших её развитие политических условий, она, несмотря на обилие писателей, видимо клонится к упадку, которого не в силах задержать крупные таланты в прозе и поэзии, появляющиеся время от времени в течение всего первого века нашей эры. Век этот историки назвали серебряным веком литературы (пятый период по нашему счету); он обнимает собой время от смерти Августа до конца правления Траяна (14 до н. э. — 117 н. э.). Нельзя сказать, чтобы лица, стоявшие во главе государства, были враждебны литературному движению по принципу; обыкновенно они даже сами принимали в нём участие. Даже некоторые из наиболее деспотических правителей, как Нерон и Домициан, поощряли литературу премиями и состязательными учреждениями, но это, умножая число писателей, не могло поднять самой литературы. Стесняемая в свободе своего развития, она стала мельчать в своих задачах, терять оригинальность и быстро истощаться в своей производительности.

Риторика

Особенно бросающейся в глаза чертой поэзии этого периода, столь обильного поэтами, является риторический колорит. Это стояло в связи как с политическими обстоятельствами, так и с новыми условиями образования в риторских школах. Стеснённое политическим гнетом в свободе своего движения, литературное слово начинает терять естественность в выражении и старается заменить недостаток серьёзного содержания стремлением к чисто внешнему эффекту, изысканностью оборотов, искусственностью пафоса и блеском остроумных сентенций. Недостатки эти ещё усиливались школьным образованием, которое, в свою очередь, приноровлялось к требованиям нового времени. Так как великих ораторов не требовалось, то стали приготовлять риторов, упражняя молодых людей в декламации и выбирая при этом, для изощрения таланта, иногда самые невероятные и, во всяком случае, вычурные или наиболее чуждые действительной жизни темы — об отцеубийстве, об обреченной на проституцию жрице и т. п.

Дух декламаторских школ, в которых утрачивалось чувство меры, легко переносился в литературу, особенно в поэзию. Первый век империи был особенно богат эпиками, которые, имея готовый образец римской эпопеи в «Энеиде» Вергилия, отличались от своего вождя всего более тем, что старательно применяли к историческим или мифологическим темам декламаторские приёмы, усвоенные в риторских школах. Такова «Фарсалия» Лукана, главного поэта Неронова времени, таков "Поход Аргонавтов " (Argonautica) Валерия Флакка, писавшего при Веспасиане, такова поэма «О второй пунической войне» (Punica) Силия Италика, таковы «Фиваида» (Thebais) и «Ахиллеида» (Achilleis) Стация, также поэтов Веспасианова и Домицианова времени. Ещё большее, если возможно, место, декламаторские приёмы нашли в трагедии, которая, имея дело с речами и действиями мифологических лиц, давала полный простор искусственному пафосу и представляла немало случаев для замысловатых сентенций и всякой декламации. В этом именно роде написаны десять трагедий Сенеки, единственные произведения из области римской трагедии, которые дошли до нас; лучше, чем что-либо другое, они могут служить живыми образчиками тех декламаций, какие вырабатывались в риторских школах.

Сатира

Самое видное явление в поэзии серебряного века, camupa, имеющая своими представителями Персия и Ювенала, также не избежала тлетворного влияния риторских школ, но, как такой вид поэзии, который, стоя близко к действительной жизни, не имел нужды прибегать к подделке чувства, пострадала от этого влияния гораздо меньше. Ввиду опасности, грозившей писателю за смелое слово, сатира была принуждена бичевать живых людей в лице умерших и обращаться к прошедшему, думая о настоящем. Она не могла не вдаваться в отвлеченные рассуждения о высоте добродетели и низости порока и, чувствуя омерзение к последнему, торжествовавшему среди ужасающего деспотизма и разврата, не могла не сгущать умышленно краски и не пользоваться всяким искусственным средством риторики, чтобы усилить впечатление и тем как бы вознаградить писателя за стеснение в свободном выражении чувств. В сатире, однако, страстное негодование вызывалось чудовищными картинами действительной жизни, а не было бесцельным упражнением в декламации, как в эпосе и трагедии; риторические средства являются здесь, поэтому, как бы орудиями литературного искусства, более или менее целесообразными. Во всяком случае, сатира, со своим гордым и негодующим стихом, представляется наиболее отрадным явлением в поэтической литературе серебряного века, особенно ввиду пресмыкающейся поэзии эпиков и лириков, воспевавших унизительнейшим образом не только Домициана, но и его богатых и влиятельных вольноотпущенников.

Пример Стация и Марциала показывает крайнюю степень глубины, до которой может пасть чувство достоинства и вообще нравственное чувство писателя в такое время, когда всякое свободное слово считается преступлением. Между тем, Стаций был одним из выдающихся эпиков I в. империи, а Марциал обладал большим лирическим дарованием; в его бесчисленных эпиграммах, остроумие, едкость, пикантность или просто игривость поражают на каждом шагу своей непосредственностью, чему вполне отвечает и развитая стихотворная техника. Для риторического элемента в этих лёгких произведениях не было места, что также выделяет Марциала в ряду поэтов серебряной латыни. В поэтической литературе I в. империи появились два новых вида, которых не знало прежнее время: басня и род романа. С первой ещё при Тиберии выступил вольноотпущенник Августа Федр, переделавший, без большого таланта, в шестистопный ямб 120 басен Эзопа, написанных прозой. С романом, в том роде, который выработала древность, выступил Петроний — по всей вероятности тот самый Т. Петроний, распорядитель удовольствий при Нероновом дворе, последние дни которого так интересно изобразил Тацит в своей «Летописи» (XVI, 18-19). Роман этот (под заглавием «Сатирикон»), писанный прозой и стихами, с необычайной живостью и реальностью изображает распущенность нравов Нероновского времени, вводя нас прямо в отвратительную жизнь этого падшего мира, поразительного своей пошлостью и нравственным безобразием. Значительно богаче выдающимися представителями проза серебряного века. Здесь выдвигаются на первый план такие писатели, как философ Сенека, Плиний Старший, Квинтилиан, Тацит и Плиний Младший. В первой половине этого периода господствует Сенека (умер в 65 г н. э.); он ввел в моду, среди ораторов, блещущий остроумием, тонкостью оборотов, краткостью выражения, неожиданностью контрастов стиль, с которым впоследствии упорно и систематически боролся в своей школе Квинтилиан, стараясь обратить своих учеников к изучению писателей классического времени, особенно Цицерона. Влияние Квинтилиана, к последователям которого принадлежали Тацит и Плиний Младший, принесло свои плоды, но, вообще говоря, красноречие, несмотря на всю его важную роль в обиходной жизни римлян, несмотря на множество людей, преданных его изучению, превратилось в декламацию и утратило руководящую роль в прозаической литературе. Период серебряной латыни не может указать ничего выше «Похвального слова Траяну» (Panegyricus ad Trajanum), принадлежащего Плинию Младшему и своей внутренней пустотой свидетельствующего, что времена истинного красноречия в римской литературе миновали безвозвратно.

Историография

Перемена государственного строя, понизившая уровень и значение красноречия, не могла не отразиться и на истории. Историку приходилось теперь считаться не столько с общественным мнением, сколько с личностью государя. В историографии первого века империи появились, поэтому, два направления, совершенно неизвестных в республике: раболепное и оппозиционное. И то, и другое были враждебны исторической истине, искажая её, первое — лестью, второе — ненавистью, как это заявлено самим Тацитом в предисловии к «Истории». Первое могло преследовать свою цель спокойно и даже получать поощрение; второе терпело гонения. Оба направления, с их последствиями, обнаружились уже при Тиберии, но гонения на историческую литературу, в лице преданных сожжению сочинений Лабиена, начались ещё при Августе. При Тиберии был осужден Кремуций Корд, писавший о междоусобных войнах конца республики; при Домициане Арулен Рустик и Геренний Сенецион поплатились жизнью за похвалу приверженцам республиканского правления. В дошедших до нас сочинениях Веллея Патеркула и Валерия Максима, писавших при Тиберии, мы имеем типические образцы направления раболепного. Из обильной исторической литературы времен Клавдия, Нерона и Веспасиана до нас ничего не дошло, кроме восьми книг сочинения Квинта Курция Руфа об Александре Великом, время появления которого в точности неизвестно. Немало в это время римляне интересовались Германией, о войнах с которой оставили сочинения Ауфидий Басс, писавший в период времени между Тиберием и Нероном, и Плиний Старший (при Веспасиане). Немалочисленна была в это время и литература военных мемуаров, представителями которой могут служить Домиций Корбулон и Светоний Паулин, а равно и биографическая литература, в которой принимали участие Тразея Пет, Плиний Старший, Тацит и др.; выходили сочинения и по истории отдельных народов, например, императора Клавдия об этрусках и о карфагенянах (написанные, впрочем, по-гречески), Антония Юлиана — об Иудее, а также общие труды по современной истории, например сочинения Клувия Руфа и Фабия Рустика, которыми пользовался Тацит по отношению ко времени Клавдия и Нерона. Этой обильной литературой были подготовлены исторические сочинения Тацита, великого римского историка времён Нервы и Траяна, когда, по словам самого историка, можно было «чувствовать, что хочешь, и говорить, что чувствуешь». Далеко не вполне дошедшие до нас главные сочинения Тацита, «История» («Historiae») и «Анналы» («Annales»), в которых изображалась эпоха от конца правления Августа до смерти Домициана, представляют важнейший памятник прозаической литературы времён империи, последнее усилие римского духа к созданию великого и вечного в области слова и мысли.

Философия

Не была проза первого века империи бедна и другими видами. Многочисленные философские трактаты Сенеки, в которых нравственное учение стоиков излагается без большой глубины, но красноречиво и с любовью; капитальный труд Плиния Старшего по Естественной ucmopuи, сосредоточивший в себе едва ли не все современное ему знание; образцовое сочинение Квинтилиана «Об образовании оратора» (Institutio oratoria); тщательно обработанные «Письма» Плиния Младшего — все это видные образцы литературной прозы, показывающие, какой разнообразной жизнью жила римская литература в первый век империи, несмотря на неблагоприятные политические условия для главных видов прозы — красноречия и истории. Научная и техническая проза получили в этот век даже особое развитие. Кроме риторики и естественной истории, которые имели представителями таких крупных писателей, как Квинтилиан и Плиний Старший, в это же время выступила на сцену география — в специальном сочинении Помпония Мелы (De chorographia), этнография — в сочинении Тацита о Германии, медицина — в сочинении Цельса (De medicina), составлявшем лишь часть энциклопедии того же автора по разным наукам. О сельском хозяйстве, первый опыт о котором был составлен Катоном, теперь писал Колумелла. Это же время представило целый ряд юристов, начиная с Мазурия Сабина, основателя школы Сабинианцев, и грамматиков, начиная с Юлия Модеста и Реммия Палемона; нельзя, наконец, пропустить и такого комментатора, как Асконий Педиан, от которого до нас дошли комментарии к пяти речам Цицерона. В числе других специалистов были землемеры, был даже гастроном (Апиций), писавший при Тиберии.

Упадок

Время Нервы и Траяна, которым заканчивается серебряный век римской литературы, было последним её расцветом, произведшим трёх из наиболее видных писателей империи: Тацита, Плиния Младшего и Ювенала. После их смерти производительная сила литературы быстро иссякает, наступает бессилие создать что-либо жизненное и получает преобладание наклонность к сухому знанию и педантической учености, а в поэзии — к бездушной версификации. Со времени Адриана (117 г. н. э.) это литературное падение не останавливается.

Главнейшими представителями литературы II века н. э. являются Светоний, автор двенадцати биографий римских императоров, ритор Корнелий Фронтон, африканец по происхождению, развивший вкус к архаической латыни, Авл Геллий, представитель учености, выражающейся в составлении из разных писателей заметок, относящихся главным образом к языку и грамматике, и африканец Апулей, получивший образование в Карфагене и писавший по разным предметам, как оратор, философ, ритор и поэт.

В языке Апулея, получившим название африканской латыни, набор фраз, неожиданных слов и выражений, обилие плеоназмов и вообще риторическая искусственность служат главными средствами привлечь и поддерживать внимание читателя.

Падение литературы было полное и непоправимое. Только юриспруденция, представляемая в этот век Гаем с его «Институциями», указывает ещё на высоту римской образованности, достигнутую в прежнее время и способную бороться с умственным и государственным разложением.

Пример Апулея, даровитейшего из писателей II века, показывает, что Рим уже утратил обаяние литературного центра; провинции начинают вести литературную жизнь на свой страх. Вслед за Африкой выступает самостоятельно в III в. Галлия, богатая риторическими школами; её ораторы щеголяют особенно панегириками (Сидоний Аполлинарий), превосходившими в лести все, что было известно со времени знаменитого панегирика Плиния Траяну, представители других территорий империи (Либаний).

Как низко пала история в III и IV вв., об этом всего лучше говорят так называемые Scriptores historiae Augustae — авторы биографий римских императоров, компилировавшие и сокращавшие своих предшественников, без всякой критики или выбора источников, без всякой заботы о точности рассказа, без способности возвыситься до понимания эпохи и даже просто до политического суждения. Язык этих историков времен Диоклетиана и Константина не только переходит в вульгарную латынь, но и обнаруживает неправильности в конструкции и даже в употреблении грамматических форм. Ещё один шаг — и переход к варварской латыни средних веков становится естественным. Только исторические сочинения Аврелия Виктора и Евтропия, хотя также компендиозного характера, написаны правильным языком и даже не без признаков литературного таланта.

К IV в. принадлежал и историк империи от Нервы (96 г н. э.) до смерти Валента (378 г.), Аммиан Марцеллин, по своему образованию и развитию стоявший выше своего времени; но он был грек (из Антиохии) по происхождению, вследствие чего латинский язык страдает у него неправильностями и труден для понимания.

Более всего, начиная с III по V столетие включительно, писалось по грамматике (Присциан) и риторике, так как потребность в образовании, несмотря на упадок литературы и даже государства, продолжала существовать и школы были рассеяны по всему государству.

В математике римляне не сделали никаких успехов, но не переставали заниматься военными искусством, сельским хозяйством, медициной и географией. К последней относится ряд дорожников (Itineraria), основанием для которых служили географические карты; из них одна, дошедшая до нас в средневековой копии, носит название Tabula Peutingeriana, по имени первого её обладателя, и хранится в венской придворной библиотеке.

О поэзии последних столетий сказать нечего. Правда, лица, называвшиеся поэтами, не переводились и пережили даже конец римской империи, но поэзия эта была лишь упражнением в версификации. Излагались в стихах просодия и метрика, сельское хозяйство и медицина, даже география. Некоторые из христианских поэтов ведут полемику в стихах с язычниками и иудеями.

Из всей многочисленной фаланги поэтов IV и V вв. можно указать только эпика Клавдиана, написавшего несколько поэм правильным языком и правильными стихами, Авиана, переложившего 42 эзоповых басни элегическим размером, и Рутилия Намациана, описавшего живым языком своё возвращение из Рима в Галлию, к себе на родину. Остальные были только версификаторы, умышленно создававшие себе трудности стихосложения и игравшие ими.

Римская литература не умерла насильственной смертью, а погибла от истощения сил, как и само римское государство, находясь по крайней мере три столетия в какой-то агонии. Эта агония литературы пережила официальный конец империи (476 г. н. э.); римская литература совершенно замолкает уже в VI или даже в VII в. нашей эры. Последними её представителями считаются Боэций (ок.480 — 524), Кассиодор (около 487 — около 578) и севильский епископ Исидор (570—636), много писавший по истории и грамматике.

Начиная с конца II в., когда уже резко обозначился упадок языческой литературы, возникает на латинском языке литература христианская, в которой скоро обнаруживается большое движение, достигающее в IV в. своего апогея в лице Амвросия, Иеронима и Августина. Но христианская литература как по своему происхождению, так и по своему духу и задачам, представляет совершенно особую литературную область, с литературой древнего Рима органически не связанную, и потому должна быть рассматриваема особо.

Борьба и запрет Римской литературы христианством

Феодосий I Великий преследовал представителей Римской литературы, античной философии, религии, которых христиане считали язычниками.

В 384—385 годах рядом указов предписано уничтожение античных храмов: Храм Артемиды Эфесской, Храм Артемиды Гемеры и т. д.

Префект Востока Матерн Кинегий, при помощи вооружённой силы и вместе с христианскими монахами, разрушил многие из оставшихся святилищ старой веры.

Эдикт 391 года, ещё более строгий, нанёс последний удар «язычеству», запретив поклонение богам не только публично, но и в частных домах.

В 391 г. по приказу патриарха Феофила был разрушен храм Сераписа в Александрии. Высказывались предположения, что при этом могла погибнуть какая-то сохранявшаяся на тот момент часть Александрийской библиотеки, значительного хранилища античной литературы; современные событиям описания не упоминают книг, и остаётся неизвестным, сколько книг, и каких именно, было в то время в храме (библиотека существенно пострадала в III в. при подавлении бунта императором Аврелианом, а затем в IV в. часть оставшихся книг была вывезена в Константинополь).

В Риме из залы сената окончательно и навсегда вынесена была знаменитая статуя Ники («победы»), признававшаяся палладиумом древней религии. Оппозиция старо-римской знати (с Симмахом и Претекстатом во главе) не сокрушила решений Феодосия; священный огонь Весты был потушен (394), и в том же году в последний раз допущено празднование Олимпийских игр в Греции. Фактически практика «язычества» продолжалась в глухих углах империи.

См. также

• Список сохранившихся произведений классической латинской литературы
• Список латинских писателей раннего Средневековья
• Стихосложение

Литература

• Латинская литература // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А. Н. Николюкина. — Институт научной информации по общественным наукам РАН: Интелвак, 2001. — Стб. 430—431. — 1596 с. — ISBN 5-93264-026-Х.

Ссылки

• История латинской литературы
• Forum Romanun: корпус текстов и ряд книг, включая The Private Life of the Romans by Harold Johnston
• Latin Texts on LacusCurtius (латинские и английские тексты римских авторов)
• Perseus Project (латинские и греческие тексты, Lewis and Short Latin Dictionary, Latin Morphological Analysis, Latin Vocabulary Tool и Latin Words in Context)
• Римская литература // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.