Если это позволяют правила Википедии, то после внесения в неё правок следует переименовать эту страницу в «Массовые убийства при коммунистических режимах» без оставления перенаправления.
Обратите внимание, что временная статья не должна содержаться в категориях, предназначенных для основного пространства имён. Используйте конструкцию [[:Категория:Название категории]] вместо [[Категория:Название категории]] для указания, в какие категории эта статья должна включаться.
Нынешние и бывшие коммунистические государства Нынешние Бывшие
Массовые убийства при коммунистических режимах происходили в 20 веке различными способами, включая казни, голод, смерть от принудительного труда, депортации и тюремного заключения. Некоторые из этих событий были классифицированы как геноцид или преступления против человечности. Для описания этих событий использовались и другие термины, включая классоцид, демоцид, красный холокост и политицид. Массовые убийства стали предметом изучения авторов и ученых, и некоторые из них постулировали потенциальные причины и факторы, связанные с этими убийствами. Некоторые авторы подсчитали общее число погибших, состоящее из всех избыточных смертей, которые в совокупности произошли при коммунистических государствах, хотя эти оценки числа погибших подверглись критике. Чаще всего государства и события, которые изучаются и включаются в подсчеты числа погибших, — это Голодомор и Большой террор в Советском Союзе, Великий китайский голод и Культурная революция в Китайской Народной Республике, а также геноцид в Демократической Кампучии (ныне Камбоджа).
Концепция связи различных убийств со статусом совершивших их коммунистических государств и попытка приписать им общие причины и факторы получила как поддержку, так и критику со стороны научного сообщества. Одни ученые рассматривают ее как обвинение коммунизма как идеологии, другие — как чрезмерно упрощенную, а также как имеющую антикоммунистические корни. Кроме того, некоторые ученые связывают причины убийств либо с политическими системами, либо с лидерами коммунистических государств. Также ведутся споры о том, можно ли считать массовыми убийствами все случаи массового голода, произошедшие во время руководства коммунистическими государствами. Массовые убийства, совершенные коммунистическими государствами, сравниваются с убийствами, совершенными другими типами государств. Памятники жертвам коммунизма есть почти во всех столицах стран Восточной Европы и один в Вашингтоне.
Для описания преднамеренного убийства большого числа мирных жителей используются различные общие термины.[1][a][b][c][d][e] По словам историка Антона Вайс-Вендта, область сравнительного изучения геноцида, которая редко появляется в основных дисциплинарных журналах, несмотря на рост исследований и интереса, благодаря своим гуманитарным корням и опоре на методологические подходы, которые не убедили основную политологию,[2] имеет очень «мало консенсуса по определяющим принципам, таким как определение геноцида, типология, применение сравнительного метода и временные рамки».[3][f] По мнению профессора экономики Аттиата Отта, массовое убийство стало «более простым» термином.[g]
Для описания массовых убийств безоружных гражданских лиц коммунистическими правительствами по отдельности или в целом отдельные авторы использовали следующую терминологию:
Стратоцид — Социолог Майкл Манн предложил стратоцид для обозначения «намеренного массового убийства целых социальных классов».[h] Как резюмирует Онлайн-энциклопедия массового насилия, стратоцид считается «преднамеренным массовым убийством», более узким, чем геноцид, поскольку он направлен на часть населения, определяемую его социальным статусом, но более широким, чем политицид, поскольку группа становится мишенью без учета ее политической активности.[4]
Преступления против человечности — профессор истории Клас-Гёран Карлссон использует термин «преступления против человечности», который включает «прямые массовые убийства политически нежелательных элементов, а также насильственные депортации и принудительный труд». Карлссон утверждает, что этот термин может ввести в заблуждение в том смысле, что режимы выбирали в качестве мишени группы своих собственных граждан, но считает его полезным в качестве широкого юридического термина, который подчеркивает нападения на гражданское население, а также потому, что эти преступления унижают человечество в целом.[5] Манн и историк Жак Семелин[6] считают, что преступление против человечности более уместно, чем геноцид или политическое убийство, когда речь идет о насилии со стороны коммунистических режимов.[7]
Демоцид — политолог Рудольф Руммель определил демоцид как «преднамеренное убийство безоружного или обезоруженного человека правительственными агентами, действующими в своем авторитетном качестве и в соответствии с политикой правительства или высшего командования».[8] Его определение охватывает широкий спектр смертей, включая жертв принудительных работ и концентрационных лагерей, убийства неофициальными частными группами, внесудебные суммарные убийства, массовые смерти вследствие правительственных актов преступного бездействия и пренебрежения, таких как преднамеренный голод, а также убийства, совершаемые правительствами де-факто, такими как военачальники или повстанцы в гражданской войне.[9][i] Это определение охватывает любое убийство любого количества людей любым правительством,[10] и оно было применено к убийствам, совершенным коммунистическими режимами.[11][12]
Геноцид — Согласно Конвенции о геноциде, преступление геноцида обычно применяется к массовому убийству этнических, а не политических или социальных групп. Пункт, предоставляющий защиту политическим группам, был исключен из резолюции ООН после повторного голосования, поскольку многие государства, включая Советский Союз при Сталине,[13][j] опасались, что он может быть использован для наложения ненужных ограничений на их право подавлять внутренние беспорядки.[14][15] Научные исследования геноцида обычно признают, что ООН не учитывает экономические и политические группы, и используют данные о массовых политических убийствах — демоциде, геноциде и политициде или генополитициде.[16] Убийства, совершенные «красными кхмерами» в Камбодже, были названы геноцидом или автогеноцидом, а смерти, произошедшие при ленинизме и сталинизме в Советском Союзе, а также смерти, произошедшие при маоизме в Китае, были неоднозначно расследованы как возможные случаи. В частности, советский голод 1932—1933 годов и Великий китайский голод, который произошел во время Великого скачка вперед, «изображались как случаи массовых убийств, подкрепленных геноцидными намерениями».[k]
Красный Холокост — коммунистический холокост используется некоторыми государственными деятелями и неправительственными организациями.[17][18][19] Аналогичное название «Холокост», придуманное Мюнхенским институтом истории,[l][20] профессор сравнительных экономических систем Стивен Роузфилд использовал для коммунистических «государственных убийств в мирное время», заявив при этом, что оно «может быть определено как включающее все убийства (санкционированные судом террористические казни), уголовные убийства (смертоносные принудительные работы и этнические чистки) и убийства по неосторожности (террор-голодовка), произошедшие в результате мятежных действий и гражданских войн до захвата государства, а также все последующие уголовные государственные убийства».[m] По словам историка Йорга Хакмана, такие термины не пользуются популярностью среди ученых ни в Германии, ни за рубежом.[l] Историк Александра Линьель-Лавастин пишет, что использование этих терминов «позволяет реальности, которую они описывают, немедленно обрести в западном сознании статус, равный статусу уничтожения евреев нацистским режимом».[n][21] Политолог Майкл Шафир пишет, что использование таких терминов поддерживает «конкурентный компонент мученичества двойного геноцида», теорию, худшей версией которой является обфускация Холокоста.[22] Джордж Войку утверждает, что коллега-историк Леон Воловичи «справедливо осудил злоупотребление этим понятием как попытку „узурпировать“ и подорвать символ, характерный для истории европейских евреев».[o]
Массовое убийство — профессор психологии Эрвин Стауб определил массовое убийство как «убийство членов группы без намерения уничтожить всю группу или убийство большого количества людей без точного определения принадлежности к группе. При массовом убийстве число убитых обычно меньше, чем при геноциде».[23][p] Ссылаясь на более ранние определения,[q] профессора Джоан Эстебан (экономический анализ), Массимо Морелли (политология и экономика) и Доминик Ронер (политическая и институциональная экономика) определили массовые убийства как «убийства значительного числа людей, когда они совершаются не в ходе военных действий против вооруженных сил явного противника, в условиях существенной беззащитности и беспомощности жертв».[24] Массовое убийство было определено политологом Бенджамином Валентино как «преднамеренное убийство массового числа некомбатантов», где «массовое число» определяется как не менее 50 000 преднамеренных смертей в течение пяти лет или менее.[25] Это наиболее принятый количественный минимальный порог для данного термина;[24] Валентино применил это определение к случаям Советского Союза эпохи Сталина, Китая эпохи Мао и Камбоджи времен красных кхмеров, и попытался объяснить, почему многие другие коммунистические режимы избежали «такого уровня насилия», комментируя, что «большинство режимов, которые называли себя коммунистическими или были названы таковыми другими, не занимались массовыми убийствами», и не смог подтвердить или проверить, подходят ли под категорию массовых убийств «массовые убийства меньшего масштаба», которые, судя по всему, также совершались режимами в различных странах Африки, Восточной Европы, Северной Кореи, Вьетнама и других союзников СССР.[26] Политолог Джей Улфелдер использует порог в 1 000 убитых.[r] Профессор кафедры изучения мира и конфликтов Алекс Дж. Беллами утверждает, что 14 из 38 случаев «массовых убийств с 1945 года, совершенных недемократическими государствами вне контекста войны», были совершены коммунистическими правительствами.[s] Профессор международных отношений Ацуси Таго и профессор политологии Фрэнк Уэйман использовали массовые убийства из Валентино и прокомментировали, что даже при более низком пороге (10 000 убитых в год, 1 000 убитых в год или всего 1 убитый в год), «автократические режимы, особенно коммунистические, склонны к массовым убийствам в целом, но не так сильно склонны (то есть статистически значимо не склонны) к генополитициду».[t] По мнению профессора экономики Аттиата Ф. Отта и его научного сотрудника Санг Ху Бэ, существует общее мнение, что массовое убийство представляет собой акт намеренного убийства некоторого количества некомбатантов, но это количество может варьироваться от всего лишь четырех до более чем 50 000 человек.[27] Доцент социологии Ян Су использует определение массового убийства, данное Валентино, но допускает в качестве «значительного числа» более 10 убитых за один день в одном городе.[u] Янг использовал коллективное убийство для анализа массовых убийств на территориях меньше целой страны, которые могут не соответствовать порогу Валентино.[v]
Политицид — Этот термин используется для описания убийства групп, которые в противном случае не подпадали бы под действие Конвенции о геноциде.[28][j] Исследователь геноцида Барбара Харфф изучает геноцид и политицид — иногда сокращенно генополицид — для того, чтобы включить убийства политических, экономических, этнических и культурных групп.[w] Политолог Манус И. Мидларски использует политицид для описания дуги крупномасштабных убийств от западных районов Советского Союза до Китая и Камбоджи.[x] В своей книге «Убийственная ловушка: геноцид в двадцатом веке» Мидларски отмечает сходство между убийствами Сталина и Пол Пота.[29]
По словам Класа-Горана Карлссона, обсуждение количества жертв коммунистических режимов было «чрезвычайно обширным и идеологически предвзятым».[30] Рудольф Руммель и Марк Брэдли написали, что, хотя точные цифры были предметом спора, порядок величины не является таковым.[y][z] Руммель и другие исследователи геноцида сосредоточены в первую очередь на установлении закономерностей и проверке различных теоретических объяснений геноцидов и массовых убийств. В своей работе, поскольку они имеют дело с большими массивами данных, описывающих события массовой смертности в глобальном масштабе, им приходится полагаться на выборочные данные, предоставленные экспертами по странам, поэтому точные оценки не являются ни требуемым, ни ожидаемым результатом их работы.[31]
Любая попытка оценить общее количество убийств при коммунистических режимах сильно зависит от определений, а идея объединить разные страны, такие как Афганистан и Венгрия, не имеет адекватного объяснения.[32] В эпоху холодной войны некоторые авторы (Тодд Калберстон), диссиденты (Александр Солженицын) и антикоммунисты в целом пытались провести как страновые, так и глобальные оценки, хотя они были в основном ненадежными и завышенными, как показали 1990-е годы и последующие годы. Исследователи коммунизма в основном фокусировались на отдельных странах, а исследователи геноцида пытались представить более глобальную перспективу, утверждая при этом, что их цель — не достоверность, а установление закономерностей.[31] Ученые, изучающие коммунизм, спорили об оценках для Советского Союза, а не для всех коммунистических режимов, попытка, которая была популяризирована введением к «Черной книге коммунизма» и вызвала споры.[32] Среди них советские специалисты Майкл Эллман и Дж. Арч Гетти критиковали эти оценки за то, что они полагаются на эмигрантские источники, слухи и сплетни в качестве доказательств,[33] и предупреждали, что историкам следует использовать архивные материалы.[34] Такие ученые проводят различие между историками, которые основывают свои исследования на архивных материалах, и теми, чьи оценки основаны на свидетельствах очевидцев и других данных, которые являются ненадежными.[35] Советский специалист Стивен Г. Уиткрофт говорит, что историки полагались на Солженицына, чтобы поддержать свои более высокие оценки, но исследования в государственных архивах подтвердили более низкие оценки, добавляя при этом, что в популярной прессе продолжают появляться серьезные ошибки, которые не следует цитировать или полагаться на них в научных кругах.[36] Руммель также является еще одним широко используемым и цитируемым источником,[aa] но не надежным в отношении оценок.[31]
Среди известных попыток оценки можно отметить следующие:[aa]
В 1993 году Збигнев Бжезинский, бывший советник по национальной безопасности Джимми Картера, написал, что «неудачные попытки построить коммунизм в двадцатом веке унесли жизни почти 60 000 000 человек».[37][aa][ab]
В 1994 году в книге Руммеля «Смерть от правительства» было указано около 110 миллионов человек, иностранных и отечественных, убитых в результате коммунистического демоцида с 1900 по 1987 год.[38] В это общее число не вошли смерти от Великого китайского голода 1958—1961 годов из-за тогдашнего убеждения Руммеля, что «хотя политика Мао была ответственна за голод, он был введен в заблуждение относительно этого, и в конце концов, когда он узнал об этом, он остановил его и изменил свою политику».[39][40] В 2004 году Томислав Дулич раскритиковал оценку Руммелем числа убитых в Югославии Тито как завышенную, основанную на включении низкокачественных источников, и заявил, что другие оценки Руммеля могут страдать от той же проблемы, если он использовал для них аналогичные источники.[41] В ответ Руммель выступил с критикой анализа Дулича,[42] но она не была убедительной.[43] В 2005 году отставной Руммель пересмотрел в сторону увеличения свое общее число жертв коммунистического демоцида между 1900 и 1999 годами со 110 миллионов до примерно 148 миллионов в связи с дополнительной информацией о виновности Мао в Великом китайском голоде из книги «Мао: The Unknown Story, включая оценку Джона Холлидея и Джунг Чанга в 38 миллионов жертв голода.[39][40] Карлссон описывает оценки Руммеля как находящиеся на периферии, заявляя, что „они вряд ли являются примером серьезного и эмпирически обоснованного написания истории“, и в основном обсуждает их „на основе интереса к нему в блогосфере“.[44]
В 1997 году Стефан Куртуа во введении к „Черной книге коммунизма“, впечатляющей, но противоречивой[32] работе, написанной об истории коммунизма в 20 веке,[45] привел „приблизительную цифру, основанную на неофициальных оценках“, приближающуюся к 100 миллионам убитых. Суммарные итоги, перечисленные Куртуа, составили 94,36 млн убитых.[ac] Николя Верт и Жан-Луи Марголин, соавторы книги, критикуют Куртуа, считая его одержимым стремлением достичь 100-миллионного общего показателя.[46] В своем предисловии к английскому изданию 1999 года Мартин Малиа написал, что „общее число жертв, по разным оценкам авторов этого тома, составляет от 85 до 100 миллионов“.[ad] Попытка Куртуа приравнять нацизм и коммунистические режимы была спорной и остается на задворках как с научной, так и с моральной точки зрения.[47][ae]
В 2005 году Бенджамин Валентино заявил, что число мирных жителей, убитых коммунистическими режимами только в Советском Союзе, Китае и Камбодже, варьировалось от 21 миллиона до 70 миллионов.[af][ag] Ссылаясь на Руммеля и других,[aa] Валентино пишет, что „самый высокий предел правдоподобного диапазона смертей, приписываемых коммунистическим режимам“, составляет до 110 миллионов».[af]
В 2010 году Стивен Роузфилд, основная мысль которого заключается в том, что коммунизм в целом, хотя он в основном фокусируется на сталинизме, менее геноциден, и это является ключевым отличием от нацизма, написал в книге «Красный холокост», что внутренние противоречия коммунистических режимов стали причиной убийства примерно 60 миллионов человек и, возможно, десятков миллионов других.[48]
В 2011 году Мэтью Уайт опубликовал приблизительную цифру в 70 миллионов «людей, погибших при коммунистических режимах от казней, трудовых лагерей, голода, этнических чисток и отчаянного бегства на дырявых лодках», не считая погибших в войнах.[ah]
В 2012 году Алекс Дж. Беллами написал, что «по консервативным оценкам общее число гражданских лиц, преднамеренно убитых коммунистами после Второй мировой войны, составляет от 6,7 млн до 15,5 млн человек, причем истинная цифра, вероятно, гораздо выше».[ai]
В 2014 году Джулия Штраус написала, что в то время как в научных кругах начали приходить к консенсусу относительно цифр в 20 миллионов убитых в Советском Союзе и 2-3 миллиона в Камбодже, в отношении Китая такого консенсуса нет.[aj]
В 2016 году блог «Диссидент» Фонда памяти жертв коммунизма предпринял попытку собрать диапазоны оценок, используя источники с 1976 по 2010 год, утверждая, что общий диапазон «колеблется от 42 870 000 до 161 990 000» убитых, а наиболее часто упоминаемая цифра — 100 миллионов..[ak]
В 2017 году Стивен Коткин написал в The Wall Street Journal, что коммунистические режимы убили не менее 65 миллионов человек в период с 1917 по 2017 год, прокомментировав это: «Хотя коммунизм убил огромное количество людей намеренно, еще больше его жертв умерло от голода в результате его жестоких проектов социальной инженерии».[49][al]
Критика в основном сосредоточена на трех аспектах, а именно: оценки основаны на скудных и неполных данных, когда неизбежны значительные ошибки,[50][51][52] цифры перекошены в сторону более высоких возможных значений,[50][53][am] а жертвы гражданских войн, Голодомора и других голодов, а также войн с участием коммунистических правительств не должны учитываться.[50][54][55] Критика высоких оценок, таких как оценки Руммеля, сосредоточена на двух аспектах, а именно на выборе источников данных и статистическом подходе. Исторические источники, на которых Руммель основывал свои оценки, редко могут служить источником достоверных цифр.[56] Статистический подход, который Руммель использовал для анализа больших наборов разнообразных оценок, может привести к разбавлению полезных данных шумными.[56][57]
Другая распространенная критика, сформулированная антропологом и специалистом по бывшим европейским коммунистическим режимам Кристен Годзее и другими учеными, заключается в том, что подсчет тел отражает антикоммунистическую точку зрения и в основном используется антикоммунистическими учеными, и является частью популярного нарратива о «жертвах коммунизма»,[58][59] причем 100 миллионов — наиболее распространенная, популярная оценка,[60][an] которая используется не только для дискредитации коммунистического движения, но и всех политических левых.[61][ao] Антикоммунистические организации стремятся институционализировать нарратив «жертв коммунизма» в качестве теории двойного геноцида, или моральной эквивалентности между нацистским Холокостом (убийство расы) и теми, кого убили коммунистические режимы (убийство класса).[58][62] Наряду с философом Скоттом Сехоном, Годси писал, что «спорить о цифрах неприлично. Важно то, что многие, очень многие люди были убиты коммунистическими режимами».[62] Такой же подсчет трупов можно легко применить и к другим идеологиям или системам, например, к капитализму.[60][ap][62][aq]
Клас-Гёран Карлссон пишет: «Идеологии — это системы идей, которые не могут совершать преступления самостоятельно. Однако отдельные лица, коллективы и государства, определявшие себя как коммунистические, совершали преступления во имя коммунистической идеологии или не называя коммунизм в качестве прямого источника мотивации своих преступлений».[63] Такие ученые, как Рудольф Руммель, Даниэль Голдхаген,[64] Ричард Пайпс[65] и Джон Грей[66] считают идеологию коммунизма важным причинным фактором массовых убийств.[50][67] Во введении к «Черной книге коммунизма» Стефан Куртуа утверждает связь между коммунизмом и преступностью, заявляя, что "коммунистические режимы… превратили массовую преступность в полноценную систему управления,[68] добавляя при этом, что эта преступность лежит на уровне идеологии, а не государственной практики.[69]
Последний номер журнала Карла Маркса «Neue Rheinische Zeitung» от 19 мая 1849 года, напечатанный красными чернилами
Профессор Марк Брэдли пишет, что коммунистическая теория и практика часто находилась в противоречии с правами человека, и большинство коммунистических государств следовали примеру Карла Маркса, отвергая «неотъемлемые индивидуальные политические и гражданские права эпохи Просвещения» в пользу «коллективных экономических и социальных прав».[z] Кристофер Дж. Финлей утверждает, что марксизм узаконивает насилие без каких-либо четких ограничивающих принципов, потому что он отвергает моральные и этические нормы как конструкты господствующего класса, и заявляет, что «вполне мыслимо, чтобы революционеры совершали жестокие преступления в процессе установления социалистической системы, веря, что их преступления будут задним числом отпущены новой системой этики, созданной пролетариатом».[ar] Рустам Сингх утверждает, что Маркс намекал на возможность мирной революции; после неудачной революции 1848 года Сингх утверждает, что Маркс подчеркивал необходимость насильственной революции и революционного террора.[as]
Историк литературы Джордж Уотсон процитировал статью Фридриха Энгельса «Венгерская борьба», написанную в 1849 году и опубликованную в журнале Маркса «Neue Rheinische Zeitung», заявив, что труды Энгельса и других показывают, что «марксистская теория истории требовала и требует геноцида по причинам, скрытым в ее утверждении, что феодализм, который в передовых странах уже уступает место капитализму, должен в свою очередь быть вытеснен социализмом. После революции рабочих останутся целые народы, феодальные пережитки в эпоху социализма, и поскольку они не могут продвинуться на два шага вперед, их придется убить. Они были расовым мусором, как назвал их Энгельс, и годились только для мусорной кучи истории».[70][at] Утверждения Уотсона подверглись критике за сомнительные доказательства со стороны Роберта Гранта, который заметил, что «то, к чему призывают Маркс и Энгельс, является … по меньшей мере, своего рода культурным геноцидом; но не очевидно, по крайней мере, из цитат Уотсона, что речь идет о реальном массовом убийстве, а не (используя их фразеологию) простом „поглощении“ или „ассимиляции“».[71] Говоря о статье Энгельса 1849 года, историк Анджей Валицкий заявляет: «Трудно отрицать, что это был откровенный призыв к геноциду».[72] Жан-Франсуа Ревель пишет, что Иосиф Сталин рекомендовал изучить статью Энгельса 1849 года в своей книге «О Ленине и ленинизме» в 1924 году.[au]
По мнению Руммеля, убийства, совершенные коммунистическими режимами, лучше всего можно объяснить как результат брака между абсолютной властью и абсолютистской идеологией марксизма.[73] Руммель утверждает, что «коммунизм был похож на фанатичную религию. У него был свой открытый текст и свои главные толкователи. У него были свои священники и их ритуальная проза со всеми ответами. У него были небеса и правильное поведение, чтобы достичь их. Она призывала к вере. И у нее были крестовые походы против неверующих. Что делало эту светскую религию столь смертоносной, так это захват всех государственных инструментов силы и принуждения и их немедленное использование для уничтожения или контроля всех независимых источников власти, таких как церковь, профессии, частный бизнес, школы и семья».[74] Руммельс пишет, что марксистские коммунисты рассматривали строительство своей утопии как «хотя и войну с бедностью, эксплуатацией, империализмом и неравенством. И ради высшего блага, как и в настоящей войне, убивают людей. И, таким образом, эта война за коммунистическую утопию имела свои необходимые вражеские жертвы, духовенство, буржуазию, капиталистов, разрушителей, контрреволюционеров, правых, тиранов, богачей, помещиков и некомбатантов, которые, к сожалению, попали в бой. В войне могут погибнуть миллионы, но причина может быть вполне оправданной, как в случае с поражением Гитлера и абсолютно расистского нацизма. А для многих коммунистов дело коммунистической утопии было таким, что оправдывало все смерти».[73]
Бенджамин Валентино пишет, что «очевидно высокий уровень политической поддержки убийственных режимов и лидеров не должен автоматически приравниваться к поддержке массовых убийств как таковых. Люди способны поддерживать жестокие режимы или лидеров, оставаясь безразличными или даже выступая против конкретной политики, проводимой этими режимами». Валентино приводит слова Владимира Бровкина о том, что «голосование за большевиков в 1917 году не было голосованием за красный террор или даже голосованием за диктатуру пролетариата».[75] По мнению Валентино, такие стратегии были столь жестокими, потому что они экономически лишали права собственности большое количество людей,[av][s] комментируя это: «Социальные преобразования такой скорости и масштаба были связаны с массовыми убийствами по двум основным причинам. Во-первых, массовые социальные потрясения, вызванные такими изменениями, часто приводили к экономическому коллапсу, эпидемиям и, что самое важное, широкомасштабному голоду. … Вторая причина, по которой коммунистические режимы, стремящиеся к радикальной трансформации общества, были связаны с массовыми убийствами, заключается в том, что революционные изменения, которые они проводили, вступали в неумолимое столкновение с фундаментальными интересами больших слоев населения. Мало кто оказался готов пойти на такие далеко идущие жертвы без сильного принуждения». По словам Жака Семелина, «коммунистические системы, возникшие в двадцатом веке, в конечном итоге уничтожили свое собственное население, но не потому, что планировали уничтожить его как таковое, а потому, что стремились перестроить „социальное тело“ сверху донизу, даже если это означало его чистку и перекройку в соответствии с их новым прометеевским политическим воображением».[aw]
Дэниел Чирот и Кларк Макколи пишут, что, особенно в Советском Союзе Иосифа Сталина, Китае Мао Цзэдуна и Камбодже Пол Пота, фанатичная уверенность в том, что социализм можно заставить работать, мотивировала коммунистических лидеров на «безжалостное обесчеловечивание своих врагов, которых можно было подавить, потому что они были „объективно“ и „исторически“ неправы». Более того, если события развивались не так, как предполагалось, то это происходило потому, что классовые враги, иностранные шпионы и диверсанты или, что хуже всего, внутренние предатели разрушали план. Ни при каких обстоятельствах нельзя было признать, что сама концепция может оказаться невыполнимой, потому что это означало капитуляцию перед силами реакции".[ax] Майкл Манн пишет, что члены коммунистической партии были «идеологически мотивированы, считая, что для создания нового социалистического общества они должны вести за собой социалистическое рвение. Убийства часто были популярны, рядовые члены партии стремились перевыполнить квоты на убийства, как и квоты на производство».[ay] По словам Владимира Тисманяну, «коммунистический проект в таких странах, как СССР, Китай, Куба, Румыния или Албания, был основан именно на убеждении, что определенные социальные группы являются необратимо чуждыми и заслуженно убитыми».[az] Алекс Беллами пишет, что «коммунистическая идеология выборочного уничтожения» целевых групп была впервые разработана и применена Иосифом Сталиным, но «каждый из коммунистических режимов, уничтоживших большое количество гражданских лиц во время холодной войны, разработал свой собственный отличительный счет»,[ba] а Стивен Т. Кац утверждает, что различия на основе класса и национальности, стигматизированные и стереотипизированные различными способами, создали «инаковость» для жертв коммунистического правления, что было важно для легитимации угнетения и смерти.[bb] Мартин Шоу пишет, что «националистические идеи лежали в основе многих массовых убийств в коммунистических государствах», начиная с «новой националистической доктрины Сталина о „социализме в одной стране“», а убийства революционными движениями в странах третьего мира совершались во имя национального освобождения.[bc]
Генеральный прокурор Андрей Вышинский (в центре) читает обвинительное заключение 1937 года против Карла Радека во время второго Московского процесса
Энн Эпплбаум пишет, что «без исключения ленинская вера в однопартийное государство была и остается характерной для каждого коммунистического режима», а «большевистское применение насилия повторялось в каждой коммунистической революции». Фразы, сказанные Владимиром Лениным и основателем ЧК Феликсом Дзержинским, были распространены по всему миру. Эпплбаум утверждает, что еще в 1976 году Менгисту Хайле Мариам развязал красный террор в Эфиопии.[76] Ленин, обращаясь к своим коллегам по большевистскому правительству, сказал: «Если мы не готовы расстрелять саботажника и белогвардейца, то что же это за революция?».[77]
Роберт Конквест подчеркнул, что сталинские чистки не противоречили принципам ленинизма, а скорее были естественным следствием системы, созданной Лениным, который лично отдавал приказы об убийстве локальных групп заложников классового врага.[78] Александр Николаевич Яковлев, архитектор перестройки и гласности, впоследствии глава Комиссии при Президенте РФ по делам жертв политических репрессий, развивает эту мысль, заявляя: «Правда в том, что в карательных операциях Сталин не придумал ничего такого, чего не было бы при Ленине: казни, захват заложников, концлагеря и все остальное».[79] Историк Роберт Геллати согласен с этим, комментируя: «Говоря по-другому, Сталин инициировал очень мало того, что Ленин уже не ввел или не предвосхитил».[80]
Стивен Хикс из Рокфордского колледжа приписывает насилие, характерное для социалистического правления 20-го века, отказу этих коллективистских режимов от защиты гражданских прав и неприятию ценностей гражданского общества. Хикс пишет, что в то время как «на практике каждая либеральная капиталистическая страна имеет солидный послужной список гуманности, уважения прав и свобод и возможности для людей строить плодотворную и осмысленную жизнь», при социализме «практика снова и снова доказывает, что она более жестока, чем худшие диктатуры до двадцатого века. Каждый социалистический режим рушился в диктатуру и начинал убивать людей в огромных масштабах.»[81]
Эрик Д. Вайц утверждает, что массовые убийства в коммунистических государствах являются естественным следствием провала верховенства закона, что обычно наблюдается в периоды социальных потрясений в 20 веке. Что касается как коммунистических, так и некоммунистических массовых убийств, «геноциды происходили в моменты крайнего социального кризиса, часто порожденного самой политикой режимов»,[82] и не являются неизбежными, а представляют собой политические решения.[82] Стивен Роузфилд пишет, что коммунистическим правителям приходилось выбирать между сменой курса и «террор-командованием», и чаще всего они выбирали последнее.[bd] Майкл Манн считает, что отсутствие институционализированных структур власти означало, что хаотичное сочетание централизованного контроля и партийной фракционности были факторами убийства.[ay]
Профессор Мэтью Крайн утверждает, что многие ученые указывают на революции и гражданские войны как на возможность для радикальных лидеров и идеологий получить власть и предпосылки для массовых убийств со стороны государства.[be] Профессор Нам Кю Ким пишет, что идеология исключения имеет решающее значение для объяснения массовых убийств, но организационные возможности и индивидуальные характеристики революционных лидеров, включая их отношение к риску и насилию, также важны. Помимо того, что революции открывают перед новыми лидерами политические возможности для устранения своих политических оппонентов, они приводят к власти лидеров, которые более склонны совершать масштабные акты насилия против гражданского населения для легитимизации и укрепления собственной власти.[83] Исследователь геноцида Адам Джонс утверждает, что Гражданская война в России оказала большое влияние на появление таких лидеров, как Сталин, а также приучила людей к «суровости, жестокости, террору».[bf] Мартин Малиа назвал «жестокую обусловленность» двух мировых войн важной для понимания коммунистического насилия, хотя и не его источника.[84]
Историк Хелен Раппапорт описывает Николая Ежова, бюрократа, возглавлявшего НКВД во время Великой чистки, как физически миниатюрную фигуру с «ограниченным интеллектом» и «узким политическим пониманием». … Как и другие зачинщики массовых убийств на протяжении всей истории, [он] компенсировал недостаток физического роста патологической жестокостью и применением грубого террора".[85] Исследователь русской и мировой истории Джон М. Томпсон возлагает личную ответственность непосредственно на Иосифа Сталина. По его словам, «многое из того, что произошло, имеет смысл только в том случае, если оно частично проистекает из нарушенной психики, патологической жестокости и крайней паранойи самого Сталина. Неуверенный в себе, несмотря на установление диктатуры над партией и страной, враждебный и оборонительный, когда его критиковали за излишества коллективизации и жертвы, которых требовала высокотемповая индустриализация, и глубоко подозревавший, что прошлые, настоящие и даже еще неизвестные будущие противники готовят против него заговор, Сталин начал вести себя как человек, попавший в осаду. Вскоре он нанес ответный удар по врагам, реальным или воображаемым».[86] Профессора Пабло Монтаньес и Стефан Вольтон утверждают, что чистки в Советском Союзе и Китае можно объяснить персоналистским руководством Сталина и Мао, которые были стимулированы как контролем над аппаратом безопасности, используемым для проведения чисток, так и контролем над назначением замен для тех, кого чистили.[bg] Словенский философ Славой Жижек объясняет то, что Мао якобы рассматривал человеческую жизнь как одноразовую, его «космическим взглядом» на человечество.[bh]
Дэниел Голдхаген утверждает, что коммунистические режимы 20-го века «убили больше людей, чем любой другой тип режима»[87]. Другие ученые в области коммунистических исследований и исследований геноцида, такие как Стивен Роузфилд и Бенджамин Валентино, пришли к аналогичным выводам.[26][88] Роузфилд утверждает, что можно сделать вывод, что «Красный холокост» убил больше некомбатантов, чем «Ха-Шоа» и «Азиатский холокост Японии» вместе взятые, и он «был, по крайней мере, столь же чудовищным, учитывая уникальность гитлеровского геноцида». Роузфилд также пишет, что «хотя сейчас модно смягчать „Красный холокост“, отмечая, что капитализм убил миллионы колонистов в двадцатом веке, в основном из-за искусственного голода, ни один перечень таких преступных убийств по халатности не приближается к общему количеству „Красного холокоста“».[88]
Марк Ааронс утверждает, что правые авторитарные режимы и диктатуры, поддерживаемые западными державами, совершали зверства и массовые убийства, которые соперничали со зверствами и массовыми убийствами, совершенными в коммунистическом мире, приводя такие примеры, как индонезийская оккупация Восточного Тимора, массовые убийства в Индонезии в 1965—1966 годах, «исчезновения» в Гватемале во время гражданской войны, убийства и государственный терроризм, связанные с операцией «Кондор» по всей Южной Америке.[89] Винсент Бевинс утверждает, что антикоммунистические массовые убийства, совершенные во время холодной войны, оказали гораздо большее влияние на формирование современного мира, чем коммунистические массовые убийства.[90]
По мнению историка Кристиана Герлаха, массовые убийства коммунистов, как правило, превышали зверства, совершенные теми, кто выступал против них; в качестве примера он приводит разгром Парижской коммуны, ужасы гражданской войны в Испании и массовые убийства в Индонезии в 1965-66 годах, утверждая, что «когда обе стороны применяли террор, „красный“ террор обычно бледнел по сравнению с „белым“»[91].
По мнению историка Дж. Арча Гетти, более половины из 100 миллионов смертей, которые приписывают коммунизму, были вызваны голодом.[92] Стефан Куртуа утверждает, что многие коммунистические режимы вызывали голод в своих попытках насильственной коллективизации сельского хозяйства и систематически использовали его в качестве оружия, контролируя поставки продовольствия и распределяя его по политическим мотивам. Куртуа утверждает, что «в период после 1918 года только коммунистические страны пережили такой голод, который привел к гибели сотен тысяч, а в некоторых случаях и миллионов людей. И снова в 1980-х годах две африканские страны, провозгласившие себя марксистско-ленинскими, Эфиопия и Мозамбик, были единственными странами, пережившими эти смертоносные голоды».[bi]
Ученые Стивен Г. Уиткрофт, Р. В. Дэвис и Марк Таугер отвергают идею о том, что украинский голод был актом геноцида, намеренно осуществленным советским правительством.[93][94] Гетти утверждает, что «подавляющее большинство ученых, работающих с новыми архивами, считают, что ужасный голод 1930-х годов был результатом сталинской неуклюжести и жесткости, а не какого-то геноцидного плана».[92] Писатель Александр Солженицын в статье в «Известиях» от 2 апреля 2008 года высказал мнение, что голод 1930-х годов на Украине ничем не отличался от российского голода 1921—1922 годов, поскольку оба были вызваны безжалостным ограблением крестьян большевистскими зернозаготовками.[95]
Панкадж Мишра ставит под сомнение прямую ответственность Мао за голод, заявляя: «Большое количество преждевременных смертей также произошло в новых независимых странах, которыми не управляли непостоянные тираны». Мишра приводит исследование нобелевского лауреата Амартия Сена, демонстрирующее, что во второй половине 20-го века в демократической Индии было больше смертей от голода и болезней, чем в Китае. Сен писал: «Похоже, Индия умудряется каждые восемь лет наполнять свой шкаф большим количеством скелетов, чем Китай поместил туда за годы своего позора».[96][97]
Бенджамин Валентино пишет: «Хотя не все смерти от голода в этих случаях были преднамеренными, коммунистические лидеры направили худшие последствия голода против своих предполагаемых врагов и использовали голод как оружие, чтобы заставить миллионы людей подчиниться директивам государства».[98] Дэниел Голдхаген говорит, что в некоторых случаях смерть от голода не следует отличать от массового убийства, комментируя это: «Всякий раз, когда правительства не облегчали условия голода, политические лидеры решали не говорить „нет“ массовой смерти — другими словами, они говорили „да“». Голдхаген говорит, что такие случаи имели место во время восстания Мау-Мау, Большого скачка вперед, гражданской войны в Нигерии, войны за независимость Эритреи и войны в Дарфуре.[99]
Историки и журналисты, такие как Шеймас Милн и Джон Винер, критикуют акцент на коммунизме при возложении вины за голод. В статье 2002 года для The Guardian Милн упоминает о «моральной слепоте, проявленной по отношению к истории колониализма», и пишет: «Если Ленин и Сталин считаются убийцами тех, кто умер от голода во время голода 1920-х и 1930-х годов, то Черчилль, безусловно, несет ответственность за 4 миллиона смертей в Бенгальском голоде 1943 года, которого можно было избежать». Милн сетует, что в то время как «существует восхваляемая „Черная книга коммунизма“, [не существует] такого всеобъемлющего обвинительного заключения по колониальному прошлому».[100] Вайнер делает аналогичное утверждение, сравнивая Голодомор и Бенгальский голод 1943 года, заявляя, что роль Уинстона Черчилля в Бенгальском голоде «кажется похожей на роль Сталина в украинском голоде».[101] Историк Майк Дэвис, автор книги «Холокосты поздней Виктории», проводит сравнение между Великим китайским голодом и индийским голодом конца XIX века, утверждая, что в обоих случаях правительства, курировавшие борьбу с голодом, сознательно решили не облегчать условия, и поэтому несут ответственность за масштабы смертей во время голода.[102]
Историк Майкл Эллман критически относится к фиксации на «уникальном сталинском зле», когда речь идет о чрезмерной смертности от голода. Эллман утверждает, что массовые смерти от голода не являются «уникальным сталинским злом», отмечая, что на протяжении всей истории России голод и засухи были обычным явлением, включая российский голод 1921—1922 годов, который произошел до прихода Сталина к власти. Он также утверждает, что голод был широко распространен по всему миру в 19 и 20 веках в таких странах, как Индия, Ирландия, Россия и Китай. По мнению Эллмана, «Большая восьмерка» «виновна в массовом непредумышленном убийстве или массовой гибели людей от преступной халатности, поскольку не приняла очевидных мер по снижению массовой смертности», а поведение Сталина «было не хуже, чем у многих правителей в XIX и XX веках».[103]
Карта сталинских лагерей ГУЛАГа в Музее ГУЛАГа в Москве, основанном в 2001 году историком Антоном Антоновым-Овсеенко
Памятники жертвам коммунизма есть почти во всех столицах Восточной Европы, а также несколько музеев, которые документируют преступления, произошедшие во время коммунистического правления, такие как Музей оккупации и борьбы за свободу в Литве, Музей оккупации Латвии в Риге и Дом террора в Будапеште, все три этих музея также документируют преступления, произошедшие во время нацистского правления.[104][92] Некоторые ученые, в том числе Кристен Годси и Лор Ноймайер, утверждают, что эти усилия направлены на институционализацию нарратива «жертв коммунизма» как теории двойного геноцида, или моральной эквивалентности между нацистским Холокостом (расовое убийство) и теми, кого убивали коммунистические государства (классовое убийство),[58] и что такие работы, как «Черная книга коммунизма», сыграли важную роль в криминализации коммунизма в европейском политическом пространстве в эпоху после холодной войны.[59] Золтан Дуйсин пишет, что «европеизация антитоталитарной „коллективной памяти“ о коммунизме свидетельствует о возникновении поля антикоммунизма», а нарратив предлагается «предпринимателями антикоммунистической памяти».[105]
↑Semelin, 2009, p. 37: "Mann thus establishes a sort of parallel between racial enemies and class enemies, thereby contributing to the debates on comparisons between Nazism and communism. This theory has also been developed by some French historians such as Stéphane Courtois and Jean-Louis Margolin in The Black Book of Communism: they view class genocide as the equivalent to racial genocide. Mann however refuses to use the term 'genocide' to describe the crimes committed under communism. He prefers the terms 'fratricide' and 'classicide', a word he coined to refer to intentional mass killings of entire social classes."
↑Rummel, 1993: "First, however, I should clarify the term democide. It means for governments what murder means for an individual under municipal law. It is the premeditated killing of a person in cold blood, or causing the death of a person through reckless and wanton disregard for their life. Thus, a government incarcerating people in a prison under such deadly conditions that they die in a few years is murder by the state--democide--as would parents letting a child die from malnutrition and exposure be murder. So would government forced labor that kills a person within months or a couple of years be murder. So would government created famines that then are ignored or knowingly aggravated by government action be murder of those who starve to death. And obviously, extrajudicial executions, death by torture, government massacres, and all genocidal killing be murder. However, judicial executions for crimes that internationally would be considered capital offenses, such as for murder or treason (as long as it is clear that these are not fabricated for the purpose of executing the accused, as in communist show trials), are not democide. Nor is democide the killing of enemy soldiers in combat or of armed rebels, nor of noncombatants as a result of military action against military targets."
↑ 12Harff, 2003, p. 58: "First, the Convention does not include groups of victims defined by their political position or actions. Raphael Lemkin (1944) coined the term genocide and later sought the support of as many states as possible for a legal document that would outlaw mass killings and prescribe sanctions against potential perpetrators. Because the first draft of the Convention, which included political groups, was rejected by the USSR and its allies, the final draft omitted any reference to political mass murder (Le Blanc 1988). The concept of politicide is used here to encompass cases with politically defined victims, consistent with Fein’s (1993b, 12) line of reasoning that 'mass killings of political groups show similarities in their causes, organization and motives.'"
↑Williams, 2008, p. 190: "A vital element of the evolution of genocide studies is the increased attention devoted to the mass killing of groups not primarily defined by ethnic or religious identities. Most vulnerable minorities around the world had been so defined when Lemkin was crafting his genocide framework, and when UN member states were drafting the Genocide Convention. Such groups continued to be targeted in the post-Second World War period, as in East Pakistan/ Bangladesh in 1971, or Guatemala between 1978 and 1984. But it became increasingly apparent that political groups were on the receiving end of some of the worst campaigns of mass killing, such as the devastating assault on the Indonesian Communist Party in 1965—1966 (with half a million to one million killed), and the brutal campaigns by Latin American and Asian military regimes against perceived dissidents in the 1970s and 1980s.
One result of this re-evaluation was that the mass killing by the Khmer Rouge regime in Cambodia between 1975 and 1978, previously ruled out as genocide or designated an 'auto-genocide' because most victims belonged to the same ethnic-Khmer group as their killers, came to be accepted as a classic instance of twentieth-century genocide. Detailed investigations were also launched into the hecatombs of casualties inflicted under Leninism and Stalinism in the post-revolutionary Soviet Union, and by Mao Zedong's communists in China. In both of these cases—and to some degree in Cambodia as well—the majority of deaths resulted not from direct execution, but from the infliction of 'conditions of life calculated to bring about [the] physical destruction' of a group, in the language of Article II(c) of the Genocide Convention. In particular, the devastating famines that struck the Ukraine and other minority regions of the USSR in the early 1930s, and the even greater death-toll—numbering tens of millions—caused by famine during Mao's 'Great Leap Forward' (1958—1962), were increasingly, though not uncontroversially, depicted as instances of mass killing underpinned by genocidal intent."
↑ 12Hackmann, 2009: "A coining of communism as 'red Holocaust,' as had been suggested by the Munich Institut fur Zeitgeschichte, did not find much ground, neither in Germany nor elsewhere in international discussions."
↑Rosefielde, 2010, p. 3: "The Red Holocaust could be defined to include all murders (judicially sanctioned terror-executions), criminal manslaughter (lethal forced labor and ethnic cleansing) and felonious negligent homicide (terror-starvation) incurred from insurrectionary actions and civil wars prior to state seizure, and all subsequent felonious state killings. This treatise, however, limits the Red Holocaust death toll to peacetime state killings, even if communists were responsible for political assassinations, insurrections and civil wars before achieving power, in order to highlight the causal significance of communist economic systems. It also excludes deaths attributable to wartime hostilities after states were founded. As a matter of accounting, the convention excludes Soviet killings before 1929, during World War II (1940-45) and in Germany, occupied Europe, North Korea, Manchuria and the Kuril Islands (1946-53). Killings in China before October 1949 are similarly excluded, as are those in Indochina before 1954. Soviet slaughter of nobles, kulaks, capitalist and the bourgeoisie during War Communism are part of the excluded wartime group, but killings of similar social categories in China, North Korea, Vietnam, Laos and Cambodia after their civil wars in the process of Communist consolidation are included. The summary casualty statistics reported in Table 11.1 conform with this definition and in principle only reflect excess deaths, excluding natural mortality. It provides a comprehensive picture of discretionary communist killings unobscured by wartime exigencies. Others desiring a broader body count to assess the fullest extent of communist carnage can easily supplement the estimates provided here from standard sources."
↑Shafir, 2016, p. 64: "Alexandra Laignel-Lavastine, who was among the first Western authors to analyze this postcommunist trend in Romania, was noting back in 1999 that 'The pathos, indeed the intentionally provocative tone of the militant parallelism [between Nazism and communism]' makes use of the term 'Red Holocaust' primarily in order to utilize a notion (Holocaust) that 'allows the reality it describes to immediately attain, in the Western mind, a status equal to that of the extermination of the Jews by the Nazi regime.' Furthermore, 'the spirit of the wording is one of a claim of victimization careful to legitimize itself in a sort of mimetic rivalry with Jewish memory.' That is the competitive martyrdom component of Double Genocide. But Laignel-Lavastine's intuitive article also alludes to an ideological basis at the foundations of such efforts. In her opinion, postcommunist Romanian historiography had been captured by (both inter-war and national-communist) ideology."
↑Voicu, 2018, p. 46: "Beginning in the 1990s the notion of a 'red Holocaust' (or a 'communist Holocaust') was forged in order to establish--including at the level of terminology--the similarity of the two tragedies. The concept of Holocaust, specific to the history of European Jews (and Roma people and other social categories), was thus extracted from its customary register and used to define a different historical experience with its own specific traits. Leon Volovici rightfully condemned the abusive use of this concept as an attempt to 'usurp' and undermine a symbol specific to the history of European Jews. As many of those who use the term 'red Holocaust' (and other terms along the same lines, such as 'the Holocaust of Romanian culture' and 'the Holocaust of Romanian people') do so with antisemitic rancor, claiming that the authors of this 'Holocaust' are none other than the Jews, the reason for the hijacking of the term becomes clear: to place the blame on Jews and to manufacture an alternate history.
It should be noted that the intelligentsia at the top of Romanian culture does not use the expression 'red Holocaust' systematically, but rather accidentally. Gabriela Adameșteanu and Rodica Palade, for instance, once considered this syntagma an innocent 'metaphor' that could be used legitimately and fruitfully in the debate about the crimes of the communist regime. However, the two journalists--who at the time they supported this syntagma were at the helm of Revista 22--did not use the expression in later publications. From time to time, the syntagma was used by other intellectuals, too, but most of them have recognized its traps and intentions. Yet, while it is no longer part of their usual vocabulary, something of its spirit is still present in the positions they adopt."
↑Staub, 2011, p. 100: "In contrast to genocide, I see mass killing as 'killing (or in other ways destroying) members of a group without the intention to eliminate the whole group, or killing large numbers of people' without a focus on group membership."
↑Charny, 1999: In the Encyclopedia of Genocide (1999), Israel Charny defined generic genocide as "the mass killing of substantial numbers of human beings, when not in the course of military action against the military forces of an avowed enemy, under conditions of the essential defenselessness and helplessness of the victims."; Easterly, Gatti & Kurlat, 2006, pp. 129–156: In the 2006 article "Development, Democracy, and Mass Killings", William Easterly, Roberta Gatti, and Sergio Kurlat adopted Charny's definition of generic genocide for their use of mass killing and massacre to avoid the politics of the term genocide altogether.
↑Ulfelder & Valentino, 2008, p. 2: "The research described here sprang from an interest in observing and assessing the risk of extreme human-rights violations in the form of large-scale violence perpetrated by states against noncombatant civilians. Researchers working in this area usually use the terms 'genocide' or 'mass killing' to label their subject of interest, but the definitions of those terms remain a source of heated debate among scholars, international lawyers, and policy-makers.
Cognizant of these debates, we considered numerous strategies for defining and observing our phenomenon of interest. Unfortunately, none captured the range of events that we wished to explore as completely and objectively as does a simple numerical threshold of civilian fatalities. For purposes of this research, then, we defined a mass killing as any event in which the actions of state agents result in the intentional death of at least 1,000 noncombatants from a discrete group in a period of sustained violence."
↑ 12Bellamy, 2010, p. 102: "If we look at mass killing since 1945 perpetrated by non-democratic states outside the context of war, we find two basic types of case. The first involved revolutionary communist governments implementing their plans for radical transformation. Over one-third of all the relevant cases (14 of the 38 episodes) were perpetrated by communist governments. According to Benjamin Valentino, communist governments were so exceptionally violent because the social transformations they attempted to engineer required the material dispossession of vast numbers of people. The most radical of these regimes, in China, Cambodia, and North Korea, attempted to completely reorient society, eradicating traditional patterns of life and forcibly imposing a new and alien way of life. Communist objectives, Valentino points out, could only be achieved with violence and the scale of the transformation dictated a massive amount of violence. Of course, communist revolutions also elicited resistance, prompting the state into massive and bloody crackdowns and generating a culture of paranoia which led many regimes to periodically purge their own ranks (China's 'cultural revolution' being a good example). In communist ideology, the good of the party was associated with the national interest, individuals were divested of rights and subordinated to the will of the party leadership, and entire groups (e.g. kulaks in the Soviet Union, merchants and intellectuals in Cambodia) were deemed 'class enemies' that could be eradicated en masse to protect the revolution."
↑Wayman & Tago, 2010, pp. 4, 11, 12–13: "Our term, 'mass killing', is used by Valentino (2004: 10), who aptly defines it as 'the intentional killing of a massive number of noncombatants'. The word 'noncombatants' distinguishes mass killing from battle-deaths in war, which occur as combatants fight against each other. The 'massive number' he selects as the threshold to mass killing is 'at least fifty thousand intentional deaths over the course of five or fewer years' (Valentino, 2004: 11-12), which of course averages to at least 10,000 killed per year. ... One reason for selecting these thresholds of 10,000 and 1,000 deaths per year is that we find that in the Harff data on geno-politicide, which are one of our key datasets, there are many cases of over 10,000 killed per year, but also some in which between 1,000 and 10,000 are killed per year. Therefore, analyzing at a 1,000-death threshold (as well as the 10,000 threshold) insures the inclusion of all the Harff cases. Valentino chooses 50,000 over five years as 'to some extent arbitrary', but a 'relatively high threshold' to create high confidence that mass killing did occur and was deliberate, 'given the generally poor quality of the data available on civilian fatalities' (Valentino, 2004: 12). We believe that our similar results, when we lower the threshold to 1,000 killed per year, are an indication that the data in Harff and in Rummel remain reliable down even one power of ten below Valentino's 'relatively high' selected threshold, and we hope that, in that sense, our results can be seen as a friendly amendment to his work, and that they basically lend confidence, based on empirical statistical backing, for the conceptual direction which he elected to take. ... Within that constant research design, we then showed that the differences were not due to threshold either (over 10,000 killed per year; over 1,000; or over 1). The only remaining difference is the measure of mass killing itself — democide vs. geno-politicide. We have further shown that (although the onset years vary from Harff to Rummel), when one looks at which sovereign states were involved (and the approximate onset year), the geno politicide data is basically a proper subset of the democide data (as one would expect by the addition of the need to show specific intent in geno-politicide). It would therefore appear (assuming for the moment that there are not any big measurement biases) that autocratic regimes, especially communist, are prone to mass killing generically, but not so strongly inclined (i.e. not statistically significantly inclined) toward geno-politicide."
↑Su, 2003, p. 4: "Following Valentino (1998), I define mass killing in this paper as 'the intentional killing of a significant number of the members of any group (as group and its membership are defined by the perpetrator) of non-combatants' (1998:4). A few elements of this definition are worth further discussion. First, identification of the victim is based on 'membership,' as opposed to one that is based on immediate threat. In the case of Cultural Revolution, the membership is based on political standards as opposed to ascriptive traces such as race and ethnicity.4 Second, the intent to kill is imputable in the perpetrator. This separates mass killing from other causes of deaths in the Cultural Revolution such as death resulting from on-stage beating or off-stage beating. In on-stage beating the intention was not to kill but to convey a symbolic message and to humiliate the victims, and the main purpose of off-stage torture for confession was clearly to force a confession. Mass killing also differs from casualties of armed battles, a widespread phenomenon occurring in the earlier stage of the Cultural Revolution. Finally, the criterion of 'a significant number' indicates some concentration in terms of time and space of the killing. To use a hypothetical example, we should not judge that mass killings occur if 180 villages of a county kill one person in each village, but we should do so if one of the villages kills more than ten people within one day."
↑Su, 2011, p. 13: "In another conceptual departure from standard scholarship, I use the term collective killing as opposed to genocide or mass killing. This concept shares three basic premises with genocide or mass killing. First, the criteria for becoming a victim are not about deeds but rather with membership in a group. Second, the killing must be intentional, which is distinct from acts of endangerment that carry no goal of killing in the first place. Using torture to elicit confessions, for example, may cause significant numbers of deaths. Third, the number of victims must reach a certain level. This aspect is very much related to the first premise regarding membership: Individuals are rounded up because they are members of a particular group, which by definition results in a collective of victims. I replace the word mass with collective for analysis of units smaller than a country as a whole, for example, county. Collective killings may occur in smaller areas without meeting the criteria suggested by Valentino of 'at least fifty thousand intentional deaths over the course of five or fewer years.' With this more fine-grained conceptual approach, it is also possible to compare collective killings across counties, townships, and villages."
↑Wayman & Tago, 2010, p. 4: "The two important scholars who have created datasets related to this are Rummel (1995) and Harff (2003). Harff (sometimes with Gurr) has studied what she terms 'genocide and politicide', defined to be genocide by killing as understood by the Genocide Convention plus the killing of a political or economic group (Harff & Gurr, 1988); the combined list of genocides is sometimes labeled 'geno-politicide' for short. Rummel (1994, 1995) has a very similar concept, 'democide', which includes such genocide and geno-politicide done by the government forces, plus other killing by government forces, such as random killing not targeted at a particular group. As Rummel (1995: 3-4) says, 'Cold-blooded government killing ... extends beyond genocide'; For example, 'shooting political opponents; or murdering by quota'. Hence, 'to cover all such murder as well as genocide and politicide, I use the concept democide. This is the intentional killing of people by government' (Rummel, 1995: 4). So Rummel has a broader concept than geno-politicide, but one that seems to include geno-politicide as a proper subset."
↑Midlarsky, 2005, pp. 22, 309, 310: "I distinguish between genocide as the systematic mass murder of people based on ethnoreligious identity, and politicide as the large-scale killing of designated enemies of the state based on socioeconomic or political criteria. Although genocide can be understood to be a species of politicide (but not the converse), in practice, genocidal (i.e., ethnoreligious) killings tap into much deeper historical roots of the human condition. In this distinction, I follow Harff and Gurr 1988, 360. ... Turning to Cambodia, the mass killings in that country during Pol Pot's murderous regime are often characterized with other seemingly identical circumstances. Cambodia and Rwanda, for example, are typically treated as genocides that differ little from each other in essential characteristics. However, the victimization rates for the two countries are similar only when treated as proportions of the total country population systematically murdered. Although the mass murders in Cambodia are frequently characterized as genocide, I argue that in fact genocidal activity was only a small proportion of the killing and that the vast majority of Cambodians died in a politicide, substantially different in origin from the genocides we have been examining. The matter of etiology lies at the root of my distinction here, not definitional semantics. If we lump the Cambodian case other instances of systematized mass murder, then the sources of all of them become hopelessly muddled. ... Essentially, I argue that genocides stem from a primitive identification of the 'collective enemy' in Carl Schmitt's sense, whereas politicides, at least of the Cambodian variety, are attributable to more detailed ideological considerations. Further, the Cambodian case falls under the rubric of state killings, having a particular affinity with earlier practices in the Soviet Union and China. Indeed, an arc of Communist politicide can be traced from the western portions of the Soviet Union to China and on to Cambodia. Not all Communist states participated in extensive politicide, but the particular circumstances of Cambodia in 1975 lent themselves to the commission of systematic mass murder. Because an element of Cambodian state insecurity existed in this period, especially vis-à-vis Vietnam, a genocidal element is found in the killing of non-Khmer peoples such as the Vietnamese, who comprised a small proportion of the total."
↑Rummel, 1993: "Even were we to have total access to all communist archives we still would not be able to calculate precisely how many the communists murdered. Consider that even in spite of the archival statistics and detailed reports of survivors, the best experts still disagree by over 40 percent on the total number of Jews killed by the Nazis. We cannot expect near this accuracy for the victims of communism. We can, however, get a probable order of magnitude and a relative approximation of these deaths within a most likely range."
↑ 12Bradley, 2017, pp. 151–153: "The relationship between human rights and communism in both theory and practice has often been in tension. In the ideational realm, Karl Marx famously dismissed the rights of man as a bourgeois fantasy that masked the systemic inequality of the capitalist system. 'None of the supposed rights of man,' Marx wrote, 'go beyond the egoistic man, man as he is, as a member of civil society ... withdrawn into himself, wholly preoccupied with his private interest and acting in accordance with his private caprice.' Rights and liberties in bourgeois society, he argued, provided only an illusory unity behind which social conflict and inequalities deepened. Rhetorically, the Soviet Union, the People's Republic of China and most of the rest of the communist world followed Marx's lead. As the Chinese argued in 1961, 'the 'human rights' referred to by bourgeois international law and the 'human rights' it intends to protect are the rights of the bourgeoisie to enslave and to oppress the labouring people ... [and] provide pretexts for imperialist opposition to socialist and nationalist countries. They are reactionary from head to toe.' Rejecting Enlightenment-era inalienable individual political and civil rights, communist states instead championed collective economic and social rights. The Soviets grew fond of annually celebrating International Human Rights Day, to mark the anniversary of the 1948 adoption of the UN Universal Declaration of Human Rights, by offering lectures to its citizens that contrasted the promotion of socialist rights in the Soviet Union with their violations in the capitalist world.
And yet state-orchestrated mass killings and what have come to be called gross violations of human rights were at times almost commonplace in communist-led states. Between 1933 and 1945, more than a million people died in the Soviet Gulag system and likely at least 6 million more in politically induced Soviet famines, Stalin's mass executions in the great terror and in what Timothy Snyder has termed the 'bloodlands' of Poland, the Baltic states, Ukraine, Belarus and the western edges of Russia. In Mao's China, as many as 45 million Chinese died of famine during the Great Leap Forward, while some 2.5 million were killed or tortured to death. During the Cultural Revolution, between 750,000 and 1.5 million were killed. In Pol Pot's Cambodia, 200,000 were executed and between 1.4 million and 2.2 million of the country's 7 million people died of disease and starvation. If the precise numbers have always been, and continue to be, in dispute, their order of magnitude is not.
In fact the entanglements between human rights and communism in the twentieth century were more ambiguous than the chasm between ideology and these staggering numbers would suggest. The meanings of human rights themselves remained unstable over much of the second half of the century, as did the actors in the communist world who engaged with them. What promises of global human rights like those contained in the Universal Declaration might portend and the very claims about what constituted human rights were not fixed. Nor was the significance of human rights for the making of international politics or local lives as they were lived on the ground at all clear. The relationship between human rights and international communism after 1945 became fluid. In the immediate postwar period, the Soviet Union played an active role in the creation of a global human rights order in the drafting of the Universal Declaration and the Genocide Convention and participating in the Nuremberg Trials. With the coming of decolonization, the Soviets and the Chinese would also help to open out the meanings of international human rights toward the rights of postcolonial self-determination and development. But human rights in the communist world largely became a polemical state posture within the broader Cold War ideological struggle. Indeed, the international project of human rights itself became a muted practice by the 1950s."
↑ 1234Valentino, 2005, p. 275: "Rudolph J. Rummel, Death by Government (New Brunswick, N.J.: Transaction Publishers, 1994), p. 15. A team of six French historians coordinated by Stéphane Courtois estimates that communist regimes are responsible for between 85 and 100 million deaths. See Martin Malia, 'Foreword: The Uses of Atrocity,' in Stéphane Courtois et.al., The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression (Cambridge: Harvard University Press, 1999), p. x. Zbigniew Brzezinski estimates that 'the failed effort to build communism' cost the lives of almost sixty million people. See Zbigniew Brzezinski, Out of Control: Global Turmoil on the Eve of the Twenty-First Century (New York: Charles Scribner's Sons, 1993), p. 16. Matthew White estimates eighty-one million deaths from communist 'genocide and tyranny' and 'man-made famine.' See Matthew White, 'Historical Atlas of the Twentieth Century,' http://users.erols.com/mwhite28/warstat8.htm [June 2002]. Todd Culbertson estimates that communist regimes killed 'perhaps 100 million' people. See Todd Culbertson, 'The Human Cost of World Communism,' Human Events, August 19, 1978, pp. 10-11. These estimates should be considered at the highest end of the plausible range of deaths attributable to communist regimes."
↑Brzezinski, 2010, pp. 12–16: "Because of Lenin - through mass executions during and after civil war, through massive deaths in the Gulag initiated under Lenin's direction (and powerfully documented in Solzhenitsyn's Gulag Archipelago), and through mass famines induced by ruthless indifference (with Lenin callously dismissing as unimportant the deaths of 'the half-savage, stupid, difficult people of the Russian villages') - it can be estimated that between 6-8,000,000 people perished.
That number subsequently was more or less tripled by Stalin, who caused, it has been conservatively estimated, the deaths of no less than 20,000,000 people, and perhaps even upward of 25,000,000. ... Though the precise figures for Stalin's toll will never be available, it is unlikely that the range of 20-25,000,000 victims is an exaggeration. Census statistics also indicate that additionally the biological depletion of the Soviet population during Stalin's reign was even higher. The estimated number of killings cited above, in any case, accounts for Stalin's direct genocide. Demographic depletion - because of reduced birthrates, loss of offspring because of higher infant mortality, births that did not take place because of imprisonment of a would-be parent, etc. - certainly had to be in excess of even the enormous toll directly attributable to Stalin personally. ... Accounting for the human losses in China during the most violent phases of the communist experiment is an even more difficult task. Unlike the exposure of Stalin's crimes in the Soviet Union (and the much delayed and the still somewhat reticent exposure of Lenin's crimes), the Chinese regime persists in regarding the Maoist phase as relatively sacrosanct, with its killings justified but with their scale kept secret. The only exception is the cultural revolution of the late 1960s and early 1970s, from which the current Chinese rulers suffered directly. For this phase of internal violence some estimates have surfaced, and they suggest deaths on the scale of 1-2,000,000.
For the earlier phases, notably the 1950s, there have been broad estimates of as many as several million executed as 'enemies of the people' - mostly landlords and richer bourgeoisie as well as former Kuomintang officials and officers. In addition, the figure of up to 27,000,000 peasants who perished as a consequence of the forcible collectivization has often been cited. Given the size of the Chinese population, and the indifference to human life of the current regime, the estimate of about 29,000,000 as the human cost of the communist era is in all probability on the low side, especially as it does not take into account the net loss to China's population because of the demographic impact of such mass killings.
This ghastly ledger would not be complete without some accounting of the price in human lives paid for the attempts to construct communist utopias in Eastern Europe, North Korea, Vietnam, Cambodia, and Cuba. It is a safe estimate that these consumed at least 3,000,000 victims, with Cambodia under Pol Pot alone accounting for one-third. Thus the total might actually be higher. In brief, the failed effort to build communism in the twentieth century consumed the lives of almost 60,000,000 human beings, making communism the most costly human failure in all of history."
↑Courtois, 1999, p. 4: "Thus we have delimited crimes against civilians as the essence of the phenomenon of terror. These crimes tend to fit a recognizable pattern even if the practices vary to some extent by regime. The pattern includes execution by various means, such as firing squads, hanging, drowning, battering, and, in certain cases, gassing, poisoning, or 'car accidents'; destruction of the population by starvation, through man-made famine, the withholding of food, or both; deportation, through which death can occur in transit (either through physical exhaustion or through confinement in an enclosed space), at one's place of residence, or through forced labor (exhaustion, illness, hunger, cold). Periods described as times of 'civil war' are more complex - it is not always easy to distinguish between events caused by fighting between rulers and rebels and events that can be properly described only as a massacre of the civilian population.
Nonetheless, we have to start somewhere. The following rough approximation, based on unofficial estimates, gives some sense of the scale and gravity of these crimes:
USSR: 20 million deaths
China: 65 million deaths
Vietnam: 1 million deaths
North Korea: 2 million deaths
Cambodia: 2 million deaths
Eastern Europe: 1 million deaths
Latin America: 150,000 deaths
Africa: 1.7 million deaths
Afghanistan: 1.5 million deaths
the international Communist movement and Communist parties not in power: about 10,000 deaths."
↑Malia, 1999, p. x: "The Black Book offers us the first attempt to determine, overall, the actual magnitude of what occurred, by systematically detailing Leninism's 'crimes, terror, and repression' from Russia in 1917 to Afghanistan in 1989. This factual approach puts Communism in what is, after all, its basic human perspective. For it was in truth a 'tragedy of planetary dimensions' (in the French publisher's characterization), with a grand total of victims variously estimated by contributors to the volume at between 85 million and 100 million. Either way, the Communist record offers the most colossal case of political carnage in history. And when this fact began to sink in with the French public, an apparently dry academic work became a publishing sensation, the focus of impassioned political and intellectual debate. The shocking dimensions of the Communist tragedy, however, are hardly news to any serious student of twentieth-century history, at least when the different Leninist regimes are taken individually. The real news is that at this late date the truth should come as such a shock to the public at large."
↑Karlsson & Schoenhals, 2008, pp. 53–54: "Bearing in mind the charged nature of the subject, it is polemically effective to make such comparisons, but it does not seem particularly fruitful, neither morally nor scientifically, to judge the regimes on the basis of their 'dangerousness' or to assess the relationship between communism and Nazism on the basis of what the international academic community calls their 'atrocities toll' or 'body count'. In that case, should the crimes of all communist regimes, in the Soviet Union, China, Cambodia and other countries where communism is or has been the dominant party, be compared to the Nazi regime's massacre of six million Jews? Should the Nazi death toll also include the tens of millions of people who the German Nazi armies and their supporting troops killed during the Second World War? Not even Courtois' analytical qualification, that ranking the two regimes the same is based on the idea that the 'weapon of hunger' was used systematically by both the Nazi regime and a number of communist regimes, makes this more reasonable, since this 'weapon' on the whole played a very limited role in the Nazi genocide in relation to other types of methods of mass destruction, and in relation to how it was used by communist regimes."
↑ 12Valentino, 2005, p. 91: "Communist regimes have been responsible for this century's most deadly episodes of mass killing. Estimates of the total number of people killed by communist regimes range as high as 110 million. In this chapter I focus primarily on mass killings in the Soviet Union, China, and Cambodia — history's most murderous communist states. Communist violence in these three states alone may account for between 21 million and 70 million deaths. Mass killings on a smaller scale also appear to have been carried out by communist regimes in North Korea, Vietnam, Eastern Europe, and Africa."
↑Valentino, 2005, p. 75: Table 2:
Communist Mass Killings in the Twentieth Century
Soviet Union (1917-23) ... 250,000-2,500,000
Soviet Union and Eastern Europe (1927-45) ... 10,000,000-20,000,000
China (including Tibet) (1949-72) ... 10,000,000-46,000,000
Cambodia (1975-79) ... 1,000,000-2,000,000
Possible cases:
Bulgaria (1944-?) ... 50,000-100,000
East Germany (1945-?) ... 80,000-100,000
Romania (1945-?) ... 60,000-300,000
North Korea (1945-?) ... 400,000-1,500,000
North and South Vietnam (1953-?) ... 80,000-200,000
"Note: All figures in this and subsequent tables are author's estimates based on numerous sources. Episodes are listed under the heading 'possible cases' in this and subsequent tables when the available evidence suggests a mass killing may have occurred, but documentation is insufficient to make a definitive judgement regarding the number of people killed, the intentionality of the killing, or the motives of the perpetrators."
↑White, 2011, pp. 455–456: "For those who prefer totals broken down by country, here are reasonable estimates for the number of people who died under Communist regimes from execution, labor camps, famine, ethnic cleansing, and desperate flight in leaky boats:
China: 40,000,000
Soviet Union: 20,000,000
North Korea: 3,000,000
Ethiopia: 2,000,000
Cambodia: 1,700,000
Vietnam: 365,000 (after 1975)
Yugoslavia: 175,000
East Germany: 100,000
Romania: 100,000
North Vietnam: 50,000 (internally, 1954-75)
Cuba: 50,000
Mongolia: 35,000
Poland: 30,000
Bulgaria: 20,000
Czechoslovakia: 11,000
Albania: 5,000
Hungary: 5,000
Rough Total: 70 million
(This rough total doesn't include the 20 million killed in the civil wars that brought Communists into power, or the 11 million who died in the proxy wars of the Cold War. Both sides probably share the blame for these to a certain extent. These two categories overlap somewhat, so once the duplicates are weeded out, it seems that some 26 million people died in Communist-inspired wars.)"
↑Bellamy, 2012, p. 949: "Between 1945 and 1989, communist regimes massacred literally millions of civilians. A conservative estimate puts the total number of civilians deliberately killed by communists after the Second World War between 6.7 million and 15.5 million people, with the true figure probably much higher. Communist governments in China and Cambodia embarked on programs of radical social transformation and killed, tortured or allowed to starve whole groups that were thought hostile to change or simply unworthy of life. In the Soviet Union, Albania, North Korea, East Germany, Romania, Bulgaria, Ethiopia, Vietnam, Yugoslavia and China, communist governments used sometimes massive levels of indiscriminate violence against civilians to deter and defeat actual and imagined opponents and/or exact revenge for the Second World War. Where communist governments were violently challenged, they exhibited little concern for civilian immunity, as evidenced by the Soviet assaults on Hungary and Afghanistan and North Korea’s conduct in the Korean War. Finally, communism spawned violent non-state actors, such as the Red Brigades and Bader-Meinhoffer gang in Europe, Shining Path in Peru, and FARC in Colombia, all of which deliberately targeted non-combatants."
↑Strauss, 2014, pp. 360–361: "For some areas, there is now a beginning of scholarly convergence on raw numbers. Most are now willing to accept a rough number of around 20 million including famine victims for the Soviet Union, and provisionally somewhere between 2 and 3 million for Cambodia, of whom roughly half were executed outright. In other environments such as China, there is still little consensus on numbers of total victims of Maoist revolutionary policies; for the Great Leap Forward alone, estimates of excess deaths range from 15 to 40 million."
↑Dissident, 2016: "A brief survey returns the following high and low estimates for the number of people who died at the hand of communist regimes:
China: 29,000,000 (Brzezinski) to 78,860,000 (Li)
USSR: 7,000,000 (Tolz) to 69,500,000 (Panin)
North Korea: 1,600,000 (Rummel, Lethal Politics; figure for killings) to 3,500,000 (Hwang Jang-Yop, cited in AFP; figure for famine)
Cambodia: 740,000 (Vickery) to 3,300,000 (Math Ly, cited in AP)
Africa: 1,700,000 (Black Book) to 2,000,000 (Fitzgerald; Ethiopia only)
Afghanistan: 670,000 (Zucchino) to 2,000,000 (Katz)
Eastern Europe: 1,000,000
Vietnam: 1,000,000 (Black Book) to 1,670,000 (Rummel, Death by Government)
Latin America: 150,000
International Movements not in power: 10,000
The combined range based on the estimates considered, which derive from scholarly works, works of journalism, memoirs, and government-provided figures, spans from 42,870,000 to 161,990,000. While reasonable people will disagree in good faith on where the true number happens to lie, any number within this range ought to provoke horror and condemnation. And as previously mentioned, these figures estimate only the number of people who perished, not those who were merely tortured, maimed, imprisoned, relocated, expropriated, impoverished, or bereaved. These many millions are victims of communism too. The commonly cited figure of the deaths caused by communist regimes, 100 million, falls midway through this range of estimates. As scholars continue to research the history of the Soviet Union, the People’s Republic of China, and other communist regimes, and as they gain access to previously inaccessible records, the scale of communist crimes will gradually come into even sharper focus.
Works Consulted
Brzezinski, Zbigniew. Out of Control: Global Turmoil on the Eve of the 21st Century. New York: Simon and Schuster, 2010.
Courtois, Stéphane, Nicolas Werth, Jean-Louis Panné, Andrzej Paczkowski, Karel Bartošek, and Jean-Louis Marolin. The Black Book of Communism. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.
'Cambodians Recall Massacres.' AP, May 22, 1987.
Fitzgerald, Mary Anne. 'Tyrant for the taking.' The Times (London), April 20, 1991.
Katz, Lee Michael. 'Afghanistan’s President is Ousted.' USA Today, April 17, 1992.
Li, Cheng-Chung. 'The Question of Human Rights on China Mainland. Republic of China: World Anti-Communist League', 1979.
Panin, Dimitri. Translated by John Moore. The Notebooks of Sologdin. New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1976.
Rummel, R. J. Death by Government. New Brunswick, N.J.: Transaction Publishers, 1994.
Rummel, R. J. Lethal Politics: Soviet Genocide and Mass Murder Since 1917. New Brunswick, N.J.: Transaction Publishers, 1990.
Tolz, Vera. 'Ministry of Security Official Gives New Figures for Stalin's Victims.' Radio Free Europe/Radio Liberty Research Report. May 1, 1992. (The figure of seven million direct executions under Stalin, given by a member of the security services heading a commission for rehabilitation, may be taken as an absolute baseline figure to which should be added the many deaths suffered by labor camp inmates and the deaths preceding and following the Stalin period.)
'Top defector says famine has killed over three million Koreans.' Agence France Presse, March 13, 1999.
Vickery, Michael. Cambodia 1975 – 1982. Boston: South End Press, 1984.
Zucchino, David. 'The Americans ... They Just Drop Their Bombs and Leave.' Los Angeles Times, June 2, 2002.
Matthew White's website Necrometrics provides a useful compilation of scholarly estimates of the death toll of major historical events."
↑Kotkin, 2017: "But a century of communism in power—with holdouts even now in Cuba, North Korea and China—has made clear the human cost of a political program bent on overthrowing capitalism. Again and again, the effort to eliminate markets and private property has brought about the deaths of an astounding number of people. Since 1917—in the Soviet Union, China, Mongolia, Eastern Europe, Indochina, Africa, Afghanistan and parts of Latin America—communism has claimed at least 65 million lives, according to the painstaking research of demographers. Communism’s tools of destruction have included mass deportations, forced labor camps and police-state terror—a model established by Lenin and especially by his successor Joseph Stalin. It has been widely imitated. Though communism has killed huge numbers of people intentionally, even more of its victims have died from starvation as a result of its cruel projects of social engineering."
↑Aronson, 2003, pp. 222‒245: "But most of these problems pale in significance compared with the book's opening and closing chapters, which caused enormous controversy and even occasioned a break among The Black Book's authors. ... Courtois's figures for the Soviet Union, Vietnam, and Latin America go far beyond the estimates of the authors themselves, as does Courtois's final body count. ... But two other theses created considerable consternation and have come to be associated with The Black Book: the figure of 100 million deaths and the parallel with Nazism. They became central in the debate that followed. ... In articles and interviews Werth and Margolin pointed out how, in the service of this goal, Courtois distorted and exaggerated: Werth's total, including the Civil War and the famine of 1932–1933 had been five million less than Courtois's 'mythical number,' while Margolin denied having spoken of the Vietnamese Communists being responsible for one million deaths. Interviewed in Le Monde, Margolin likened Courtois's effort to 'militant political activity, indeed, that of a prosecutor amassing charges in the service of a cause, that of a global condemnation of the Communist phenomenon as an essentially criminal phenomenon.' Both rejected the comparison between Communism and Nazism: ... ."
↑Engel-Di Mauro, 2021: "A petulant upsurge in anti-communism is permeating the United States (US) and Canada, as well as countries in the European Union (EU). Its main truncheon is the simultaneously fictitious and slanderous claim that communism caused 100 million victims, a catchy slogan sensationalised through a 1997 propaganda volume titled The Black Book of Communism (henceforth BBC). It suits a more recent China-bashing campaign, where the Communist Party of China is purposefully conflated with communism."
↑Courtois, 1999, p. xiv: "On the one side, commentators in the liberal Le Monde argue that it is illegitimate to speak of a single Communist movement from Phnom Penh to Paris. Rather, the rampage of the Khmer Rouge is like the ethnic massacres of third-world Rwanda, or the 'rural' Communism of Asia is radically different from the 'urban' Communism of Europe; or Asian Communism is really only anticolonial nationalism. ... [C]onflating sociologically diverse movements is merely a stratgem to obtain a higher body count against Communism, and thus against all the left."
↑Engel-Di Mauro, 2021: "In this discussion I want to draw attention to the fact that, since the time of the Russian Revolution, capitalist institutions as a whole have caused close to 158 million deaths by waging war alone, with liberal democratic varieties of capitalism contributing at least 56 million of those fatalities. This monstrous impact, unprecedented in the history of humanity, doubtless reaches hundreds of millions more deaths when the centuries of genocides and slavery systems are considered and when murders in the home, at work, in prisons, and in the streets (including by police) are counted as well. Because studies on the level of morbidity associated with capitalist relations are scarce and limited, war-related deaths provide an arguably less assailable set of figures to oppose anti-communist libels."
↑Ghodsee & Sehon, 2018: "But the problem for the anti-communists is that their general premise can be used as the basis for an equally good argument against capitalism, an argument that the so-called losers of economic transition in eastern Europe would be quick to affirm. The US, a country based on a free-market capitalist ideology, has done many horrible things: the enslavement of millions of Africans, the genocidal eradication of the Native Americans, the brutal military actions taken to support pro-Western dictatorships, just to name a few. The British Empire likewise had a great deal of blood on its hands: we might merely mention the internment camps during the second Boer War and the Bengal famine. This is not mere 'whataboutism', because the same intermediate premise necessary to make their anti-communist argument now works against capitalism: ... ."
↑Jahanbegloo, 2014, pp. 117–118: "Most interesting, however, is Finlay's argument that Marxist thought, beyond justifying and excusing the use of violence, also legitimates it. Finlay (ibid. p. 378) argues that this is done by 'undermining existing moral norms and suggesting that new ones will be created to suit a new proletarian order.' Marx argues that norms and ethics are determined by the dominating class of the time, as can be illustrated in Lenin's statement that 'Honesty is a bourgeoisie virtue', meaning that honesty is crucial to the existence of bourgeoisie, as other virtues such as loyalty and obedience were necessary virtues during the reign of the feudal aristocracy. This impacts the concept of justice in war dramatically.
As there is the assumption that a new social order is to be created, along with a new set of moral and ethical codes, then the current ones may be discarded. Therefore, Finley (ibid.) states that it would be conceivable for revolutionaries to commit atrocious crimes in bringing about a socialist system, with the belief that their crimes will be retroactively absolved by the new system of ethics put in place by the proletariat. Finley also addresses an alternative opinion, that of Shlomo Avineri, who believes that this may be a non-issue when one takes into account the universality of the proletariat. This universality means that it has no active class-based or sectarian interest, or, rather, that its interests represent those of all society. Its major interest is simply to 'eliminate all other special interests on the basis of which it suffers oppression' and is an entirely negative entirely (ibid., p. 379). Therefore, our conception of ethics and morality - the product of a capitalist society - is inaccurate. Being based on the interest of the bourgeoisie rather than a true and authentic reflection of the ethics of a universal class, its contravention is not something to be lamented. Finley understands Avineri as drawing two conclusions. First, that:
whatever the bourgeoisie with its individualistic and legalistic conception of political ethics and legality has to say about the morality of violence is likely to be invalid since it reflects the particular class interests and therefore the perverted humanism of its proponents. (Ibid., p. 370)
and, moreover, that only ethical claims of the proletariat are valid, insofar as they are the true reflections of 'the perspective of the last social class, at its final revolutionary stage of oppression' (ibid.). It is only then that morals and ethics can be created authentically, and all other systems ought to be considered as arbitrary. However, this creates a major difficulty for Finlay and, as Marx has inspired many other theorists (Žižek, Fanon, Sorel, etc.) this is a difficulty which he identifies in each of their works as well.
Understanding that revolutionary violence is carried out in the hope of future absolution based on a hypothetical social order able to craft a universal system of ethics, Finlay sees this as carte blanche for revolutionists to carry out any action, however atrocious, so long as it helps bring about this imminent revolution. Finlay's 'permissive doctrine' is a 'philosophical framework within which the possibility of using violence is validated but without setting any clear limits to how much violence can be used and against whom'. Finlay also argue that there is a tendency for excess, as Fanon, Sorel and Žižek all see the use of violence as beneficial, since it may act as a spark for the revolution. Finlay sees the total legitimation of violence in revolution, with no principle of restriction, to be both dangerous and unethical."
↑Jahanbegloo, 2014, pp. 120–121: "Singh makes a principled argument: that Marx saw the use of violence, even when it is avoidable, as required insofar as that it has a purging quality, believing that only by using violence can all elements of the previous regime be eradicated. Moreover, Singh (ibid., p. 14) considers Marx's references to the use of bourgeoisie democratic institutions to bring about social change only as 'hinting to the possibility of the working class coming into power, in England, through universal suffrage'. Furthermore, he quotes Engels in a letter addressed to the Communist Committee in Brussels in October 1846. In this letter, Engels states that there cannot be any means of carrying out the communist agenda 'other than a democratic revolution by force' (ibid. p. 10). Singh, however, does acknowledge the desire in Marx to avoid a bloody revolution.
Singh (ibid. p. 11) notes that most Marxist writing that alluded to the possibility of this transition being carried out peacefully took place before the events of 1844-48, which 'showed that a peaceful change was not even remotely possible'. After 1848, Singh notes a return to advocating a violent revolution due to what Singh identifies as the 'practical considerations' of being unable to overcome the existing obstacles to a peaceful transition. Singh (ibid. p. 13) writes that, in 1848, Marx published an article titled The Victory of Counter-Revolution in Vienna, where he states 'there is only one means by which the murderous death agonies of the old society and the bloody birth throes of the new society can be shortened, simplified and concentrated - and that is by revolutionary terror'."
↑The Magyar Struggle: "Among all the large and small nations of Austria, only three standard-bearers of progress took an active part in history, and still retain their vitality — the Germans, the Poles and the Magyars. Hence they are now revolutionary. All the other large and small nationalities and peoples are destined to perish before long in the revolutionary world storm. For that reason they are now counter-revolutionary. ... There is no country in Europe which does not have in some corner or other one or several ruined fragments of peoples, the remnant of a former population that was suppressed and held in bondage by the nation which later became the main vehicle of historical development. These relics of a nation mercilessly trampled under foot in the course of history, as Hegel says, these residual fragments of peoples always become fanatical standard-bearers of counter-revolution and remain so until their complete extirpation or loss of their national character, just as their whole existence in general is itself a protest against a great historical revolution. Such, in Scotland, are the Gaels, the supporters of the Stuarts from 1640 to 1745. Such, in France, are the Bretons, the supporters of the Bourbons from 1792 to 1800. Such, in Spain, are the Basques, the supporters of Don Carlos. Such, in Austria, are the pan-Slavist Southern Slavs, who are nothing but the residual fragment of peoples, resulting from an extremely confused thousand years of development. ... The Magyars are not yet defeated. But if they fall, they will fall gloriously, as the last heroes of the 1848 revolution, and only for a short time. Then for a time the Slav counter-revolution will sweep down on the Austrian monarchy with all its barbarity, and the camarilla will see what sort of allies it has. But at the first victorious uprising of the French proletariat, which Louis Napoleon is striving with all his might to conjure up, the Austrian Germans and Magyars will be set free and wreak a bloody revenge on the Slav barbarians. The general war which will then break out will smash this Slav Sonderbund and wipe out all these petty hidebound nations, down to their very names. The next world war will result in the disappearance from the face of the earth not only of reactionary classes and dynasties, but also of entire reactionary peoples. And that, too, is a step forward."
↑Revel, 2009, pp. 94–95: "Already among the most authentic sources of socialist thought, among the earliest doctrinarians, are found justifications for ethnic cleansing and genocide, along with the totalitarian state, all of which were held up as legitimate and even necessary weapons for the success and preservation of the revolution. Socialism's canonical principles were not at all violated by Stalin or Mao when they implemented their murderous policies; on the contrary, Stalin and Mao were scrupulous in applying these principles with perfect fidelity to the letter and the spirit of the doctrine - as has been rigorously established by the Cambridge scholar George Watson in his treatise on The Lost Literature of Socialism.
In the modern historiography of socialism, an essential part of the theory has been quite effectively suppressed. The true believers, while claiming socialism's founding fathers as their mentors, very early on dispensed with any thorough study of them, even of Marx himself. And today, the key texts seem to enjoy the rare privilege of being understood by everyone, without having been read in their entirety by anyone - not even by socialism's adversaries, who for fear of reprisal are likely to quell their own curiosity. (History for the most part is a selective rearrangement of the facts, and the history of ideas does not escape this general law.)
Study of the unexpurgated texts, writes Watson, shows us that "Genocide was an idea unique to socialism." Friedrich Engels, in an article penned in 1849 for the Neue Rheinische Zeitung, a periodical edited by his friend Karl Marx, called for the extermination of the Hungarians, who had risen up against Austria. He had a low opinion also of Serbs and other Slavic peoples, and of the Basques, the Bretons and the Scottish Highlanders - all problems that needed to be eliminated. Three-quarters of a century later, in his On Lenin and Leninism (1924), Stalin would recommend study of Engels' influential piece. Marx himself, in "Revolution and Counter-Revolution in Germany," published in the Neue Rheinische Zeitung in 1852, asked how "those moribund peoples, the Bohemians, the Carinthians, the Dalmatians etc.," might be disposed of."
↑Valentino, 2005, pp. 91, 93: "Communism has a bloody record, but most regimes that have described themselves as communist or have been described as such by others have not engaged in mass killing. In addition to shedding light on why some communist states have been among the most violent regimes in history, therefore, I also seek to explain why other communist countries have avoided this level of violence. ... I argue that radical communist regimes have proven such prodigious killers primarily because the social change they sought to bring about have resulted in the sudden and nearly complete material and political dispossession of millions of people. These regimes practiced social engineering of the highest order. It is the revolutionary desire to bring about the rapid and radical transformation of society that distinguishes radical communist regimes from all other forms of government, including less violent communist regimes and noncommunist, authoritarian governments."
↑Semelin, 2009, p. 331: "Dynamics of destruction/subjugation were also developed systematically by twentieth-century communist regimes, but against a very different domestic political background. The destruction of the very foundations of the former society (and consequently the men and women who embodied it) reveals the determination of the ruling elites to build a new one at all costs. The ideological conviction of leaders promoting such a political scheme is thus decisive. Nevertheless, it would be far too simplistic an interpretation to assume that the sole purpose of inflicting these various forms of violence on civilians could only aim at instilling a climate of terror in this 'new society'. In fact, they are part of a broader whole, i.e. the spectrum of social engineering techniques implememted in order to transform a society completely. There can be no doubt that it is this utopia of a classless society which drives that kind of revolutionary project. The plan for political and social reshaping will thus logically claim victims in all strata of society. And through this process, communist systems emerging in the twentieth century ended up destroying their own populations, not because they planned to annihilate them as such, but because they aimed to restructure the 'social body' from top to bottom, even if that meant purging it and recarving it to suit their new Promethean political imaginaire."
↑Chirot & McCauley, 2010, p. 42: "The modern search for a perfect, utopian society, whether racially or ideologically pure is very similar to the much older striving for a religiously pure society free of all polluting elements, and these are, in turn, similar to that other modern utopian notion - class purity. Dread of political and economic pollution by the survival of antagonistic classes has been for the most extreme communist leaders what fear of racial pollution was for Hitler. There, also, material explanations fail to address the extent of the killings, gruesome tortures, fantastic trails, and attempts to wipe out whole categories of people that occurred in Stalin's Soviet Union, Mao's China, and Pol Pot's Cambodia. The revolutionary thinkers who formed and led communist regimes were not just ordinary intellectuals. They had to be fanatics in the true sense of that word. They were so certain of their ideas that no evidence to the contrary could change their minds. Those who came to doubt the rightness of their ways were eliminated, or never achieved power. The element of religious certitude found in prophetic movements was as important as their Marxist science in sustaining the notion that their vision of socialism could be made to work. This justified the ruthless dehumanization of their enemies, who could be suppressed because they were 'objectively' and 'historically' wrong. Furthermore, if events did not work out as they were supposed to, then that was because class enemies, foreign spies and saboteurs, or worst of all, internal traitors were wrecking the plan. Under no circumstances could it be admitted that the vision itself might be unworkable, because that meant capitulation to the forces of reaction. The logic of the situation in times of crisis then demanded that these 'bad elements' (as they were called in Maoist China) be killed, deported, or relegated to a permanently inferior status. That is very close to saying that the community of God, or the racially pure volksgemeinschaft could only be guaranteed if the corrupting elements within it were eliminated (Courtois et al. 1999)."
↑ 12Mann, 2005, pp. 318, 321: "All accounts of 20th-century mass murder include the Communist regimes. Some call their deeds genocide, though I shall not. I discuss the three that caused the most terrible human losses: Stalin's USSR, Mao's China, and Pol Pot's Cambodia. These saw themselves as belonging to a single socialist family, and all referred to a Marxist tradition of development theory. They murderously cleansed in similar ways, though to different degrees. Later regimes consciously adapted their practices to the perceived successes and failures of earlier ones. The Khmer Rouge used China and the Soviet Union (and Vietnam and North Korea) as reference societies, while China used the Soviet Union. All addressed the same basic problem - how to apply a revolutionary vision of a future industrial society to a present agrarian one. These two dimensions, of time and agrarian backwardness, help account for many of the differences. ... Ordinary party members were also ideologically driven, believing that in order to create a new socialist society, they must lead in socialist zeal. Killings were often popular, the rank-and-file as keen to exceed killing quotas as production quotas. The pervasive role of the party inside the state also meant that authority structures were not fully institutionalized but factionalized, even chaotic, as revisionists studying the Soviet Union have argued. Both centralized control and mass party factionalism were involved in the killings."
↑Tismăneanu, 2012, p. 14: "However, a nuance emphasized by Snyder offers a caveat to the comparison between these two extremisms. In fact, Stalinism did not transform mass murder into political history, as happened in Nazi Germany. For Stalin, 'mass murder could never be anything more than a successful defense of socialism, or an element in a story of progress toward socialism.' But, to take Snyder's point further, Communism, like Fascism, undoubtedly founded its alternative, illiberal modernity upon extermination. The Communist project, in such countries as the USSR, China, Cuba, Romania, or Albania, was based precisely on the conviction that certain social groups were irretrievably alien and deservedly murdered."
↑Bellamy, 2012, p. 950: "But it is not simply the number of victims that distinguishes communist from non-communist mass killing in the Cold War—though that in itself is important to acknowledge. The most important difference for our purposes lies in the fact that amongst the perpetrators and their supporters there was very little recognition that the deliberate extermination of large numbers of civilians might be morally problematic, let alone prohibited. Where there was criticism of this litany of mass murder, it almost always came from outside the communist world. The principal reason for the failure of civilian immunity to moderate the behavior of communist governments during the Cold War was the persistence and spread of communism’s ideology of selective extermination, and its general acceptance within the communist world as a legitimator of mass killing. As I argued earlier, this 'anti-civilian ideology' identifies whole groups as being outside the protection of noncombatant immunity and therefore liable for legitimate extermination. The basic communist variant of this ideology was first developed and applied by Stalin and held that certain socioeconomic or national groups or political attitudes were anti-communist and that group members were 'enemies of the people' who could be legitimately destroyed. Although each of the communist regimes that massacred large numbers of civilians during the Cold War developed their own distinctive account of selective extermination, they all shared the basic idea that their targets—identified as whole groups—had by their identity, actions, or thoughts, placed themselves outside legal or moral protection.85 Thus, in contrast to most Western or anti-communist perpetrators of mass atrocities during the Cold War, communist perpetrators tended to argue that their victims were 'criminals' or 'enemies of the people' and therefore beyond the protection of civilian immunity."
↑Katz, 2013, p. 267: "Mass Death under Communist Rule and the Limits of 'Otherness'
Steven T. Katz
Boston University
Mass death is not a new reality. Over the centuries this tragic phenomenon has manifest itself in many times and places. An integral feature of this history of large-scale violence is what I call, 'otherness.' That is, the victimizer stigmatizes and stereotypes the victim in various ways in order to legitimate the violence that is then unleashed.
What is worthy of note is that this distancing process takes many forms. The historical record reveals cases where the 'Other' is created on the grounds of class, sex, color, race, religion, ethnicity, and nationality. So, for example, the majority of Stalin's victims were identified as 'class enemies.' The most notorious example of such class war was directed at the Kulaks, though his entire massive campaign against the peasantry as represented by his forced drive to collectivize agriculture, was based on the notion of class (and his desire for national modernization). Likewise, the extraordinary event that was Kampuchea was defined by the application of a radical communist ideology in which class was everything. Nationalism — connected usually to other factors such as religion, ethnicity, race, or color — has also played its part in justifying oppression and death — as a decisive ingredient in Stalin's exile of the minority nationalities during World War II and in his assault on the Ukraine in the early 1930s."
↑Shaw, 2015, p. 115: "In these contexts, democratic impulses were snuffed out, and foundations were made for the centralization of power in the hands of Stalin, who in turn proclaimed the new nationalist doctrine of 'socialism in one country'.
Thereafter, nationalist ideas were at the heart of many mass killings by Communist states, both in genocide and in war. As Stalinist parties seized power in Asia and the Balkans after 1945, they each proclaimed their own national ideology. Each 'great leader' claimed to represent his fatherland, and many were prepared to kill extensively in the leader's name. After this, nationalist militarism became the model for revolutionary movements across the Third World. Whatever other ideological elements and alliances the insurgent forces claimed, their killing was invariably in the name of national liberation.
The 'killing fields' of Cambodia (episode VII) represented the nadir of this kind of nationalist Communism. In the former Soviet and Yugoslav areas after 1989, many former Communist elites reinvented themselves as ethnic nationalists. In some cases, they launched genocidal wars in the name of their new creed, to renew the foundations of their power. Nationalism made democratization a sick joke in war zones - the incentive to manufacture ethnically homogenous electorates became one of the driving forces of expulsion and slaughter (episode VIII)."
↑Rosefielde, 2010, p. xvi: "The story that emerges from the exercise is edifying. It reveals that the conditions for the Red Holocaust were rooted in Stalin's, Kim's, Mao's, Ho's and Pol Pot's siege-mobilized terror-command economic systems, not in Marx's utopian vision or other pragmatic communist transition mechanisms. Terror-command was chosen among other reasons because of legitimate fears about the long-term viability of terror-free command, and the ideological risks of market communism. The internal contradictions of communism confronted leaders with a predicament that could only have been efficiently resolved by acknowledging communism's inferiority and changing course. Denial offered two unhappy options: one bloody, the other dreary, and history records that more often than not, communist rulers chose the worst option. Tens of millions were killed in vain; a testament to the triumph of ruthless hope over dispassionate reason that proved more durable than Hitler's and Hirohito's racism. These findings are likely to withstand the test of time, but are only a beginning, opening up a vast new field for scientific inquiry as scholars gradually gain access to archives in North Korea, China, Vietnam, Laos and Cambodia."
↑Krain, 1997, p. 334: "In addition, many studies have documented the effects of wars and civil wars on general preconditions for genocides and politicides. For example, Melson (1992) argues that revolutions create the conditions that allow genocidal movements and permit their leaders to come to power in the first place and impose their radical ideology, thereby legitimizing mass murder in the eyes of the populace by making it state sponsored. Following the work done by Laswell (1962) on the 'garrison state,' Gurr (1988) documents the establishment and expansion of the secret police and other institutions of the 'coercive state' as a direct result of wars and civil wars. Eisenstadt (1978) argues that hostile international pressures lead to greater isolation of the elites, which in turn leads to an increased probability that these elites will use repression. Some preliminary quantitative work has verified this hypothesis."
↑Jones, 2010, p. 126: "This civil war, one of the most destructive of the twentieth century, lasted until 1921 and claimed an estimated nine million lives on all sides. Its 'influence . . . on the whole course of subsequent history, and on Stalinism, cannot possibly be overestimated. It was in the civil war that Stalin and men like Stalin emerged as leaders, while others became accustomed to harshness, cruelty, terror.' Red forces imposed "War Communism,' an economic policy that repealed peasants' land seizures, forcibly stripped the countryside of grain to feed city dwellers, and suppressed private commerce. All who opposed these policies were 'enemies of the people.' 'This is the hour of truth,' Lenin wrote in a letter to a comrade in mid-1918. 'It is of supreme importance that we encourage and make use of the energy of mass terror directed against the counterrevolutionaries.' The Cheka, the first incarnation of the Soviet secret police (later the NKVD and finally the KGB), responded with gusto. Lenin and other Bolshevik leaders may have viewed mass terror as a short-term measure but its widespread use belies claims that it was Stalin's invention."
↑Montagnes & Wolton, 2019, p. 27: "Mass purges further seem to have occurred during, arguably, the most personalist phase, to borrow Geddes’s (2003) terminology, of the communist regimes in the USSR and China. We see two possible complementary reasons for this. According to Geddes (2003), personalist leaders control appointments, potentially raising the congruence of new agents, and the security apparatus, potentially reducing the cost of carrying out the purge. Purges may then have almost disappeared in China and the USSR following the deaths of Stalin and Mao because of the subsequent return to a form of collective leadership to avoid a repeat of past excesses (Levytsky, 1972; Teiwes, 2017).
Obviously, much more needs to be learned about why autocrats decide to start a mass purge. However, our framework can be seen as a possible starting point for a more general theory of coercive instruments in autocracy."
↑Žižek, 2006: "This 'cosmic perspective' is for Mao not just an irrelevant philosophical caveat; it has precise ethico-political consequences. When Mao high-handedly dismisses the threat of the atomic bomb, he is not down-playing the scope of the danger — he is fully aware that nuclear war may led to the extinction of humanity as such, so, to justify his defiance, he has to adopt the 'cosmic perspective' from which the end of life on Earth 'would hardly mean anything to the universe as a whole':
The United States cannot annihilate the Chinese nation with its small stack of atom bombs. Even if the U.S. atom bombs were so powerful that, when dropped on China, they would make a hole right through the earth, or even blow it up, that would hardly mean anything to the universe as a whole, though it might be a major event for the solar system.
This 'cosmic perspective' also grounds Mao's dismissive attitude towards the human costs of economic and political endeavors. If one is to believe Mao's latest biography, he caused the greatest famine in history by exporting food to Russia to buy nuclear and arms industries: 38 million people were starved and slave-driven to death in 1958-61. Mao knew exactly what was happening, saying: 'half of China may well have to die.' This is instrumental attitude at its most radical: killing as part of a ruthless attempt to realize goal, reducing people to disposable means - and what one should bear in mind is that the Nazi holocaust was NOT the same: the killing of the Jews not part of a rational strategy, but a self-goal, a meticulously planned 'irrational' excess (recall the deportation of the last Jews from Greek islands in 1944, just before the German retreat, or the massive use of trains for transporting Jews instead of war materials in 1944). This is why Heidegger is wrong when he reduces holocaust to the industrial production of corpses: it was NOT that, Stalinist Communism was that."
↑Courtois, 1999, p. 9: "As for the great famine in Ukraine in 1932-33, which resulted from the rural population's resistance to forced collectivization, 6 million died in a period of several months.
Here, the genocide of a 'class' may well be tantamount to the genocide of a 'race' — the deliberate starvation of a child of a Ukrainian kulak as a result of the famine causes by Stalin's regime 'is equal to' the starvation of a Jewish child in the Warsaw ghetto as a result of the famine caused by the Nazi regime. Such arguments in no way detract from the unique nature of Auschwitz — the mobilization of leading-edge technological resources and their use in an 'industrial process' involving the construction of an 'extermination factory,' the use of gas, and cremation. However, this argument highlights one particular feature of many Communist regimes — their systematic use of famine as a weapon. The regime aimed to control the total available food supply and, with immense ingenuity, to distribute food purely on the basis of 'merits' and 'demerits' earned by individuals. This policy was a recipe for creating famine on a massive scale. Remember that in the period after 1918, only Communist countries experienced such famines, which led to the deaths of hundreds of thousands, and in some cases millions, of people. And again in the 1980s, two African countries that claimed to be Marxist-Leninist, Ethiopia and Mozambique, were the only such countries to suffer these deadly famines."
Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Culbertson estimate 1978», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Lenczowski estimate 1985», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Montefiore USSR 2005», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Volkogonov USSR 1999», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Yakovlev USSR 2002», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Gellately USSR 2007», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Brent USSR 2008», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Rosefielde USSR 2010», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Conquest USSR 2007», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Snyder estimate USSR 2011», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Wheatcroft USSR 1999», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Healey USSR 2018», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Governments USSR famine», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Ellman USSR 2002», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Deportations USSR», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Fenby China 2008», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Su China 2003», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Su China 2011», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Etcheson Cambodia 2005», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Harff Gurr others 1988», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Jambrek Yugoslavia 2008», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Vu Vietnam 2010», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте. Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Valentino Afghanistan 2005», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте.
Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «Duma resolution in 2010», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте.
Aronson, Ronald (2003), "Review: Communism's Posthumous Trial. Reviewed Work(s): The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression by Stéphane Courtois; The Passing of an Illusion: The Idea of Communism in the Twentieth Century by François Furet; The Burden of Responsibility: Blum, Camus, Aron, and the French Twentieth Century by Tony Judt; Le Siècle des communismes by Michel Dreyfus", History and Theory, 42 (2): 222‒245, doi:10.1111/1468-2303.00240, JSTOR3590882
Chang, Jon K. (8 April 2019), "Ethnic Cleansing and Revisionist Russian and Soviet History", Academic Questions, 32 (2): 263—270, doi:10.1007/s12129-019-09791-8, S2CID150711796
Cohen, Bertram D.; Ettin, Mark F.; Fidler, Jay W. (2002), Group Psychotherapy and Political Reality: A Two-Way Mirror, International Universities Press, p. 193, ISBN0-8236-2228-2
Collins, Joseph (1987), "Soviet Policy toward Afghanistan", Proceedings of the Academy of Political Science, 36 (4): 198—210, doi:10.2307/1173843, JSTOR1173843
Courtois, Stéphane (2010), "Raphael Lemkin and the Question of Genocide under Communist Regimes", in Bieńczyk-Missala, Agnieszka; Dębski, Sławomir (eds.), Rafał Lemkin: A Hero of Humankind, Warsaw: Polski Instytut Spraw Międzynarodowych (PISM), pp. 117—152, ISBN978-8-389-60785-0
Culbertson, Todd (August 19, 1978), Human Cost of World Communism, Human Events Publishing, Inc.
Dallin, Alexander (2000), "Reviewed Work(s): The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression by Stéphane Courtois, Nicolas Werth, Jean-Louis Panné, Andrzej Paczkowski, Karel Bartošek, Jean-Louis Margolin, Jonathan Murphy and Mark Kramer", Slavic Review, 59 (4): 882‒883, doi:10.2307/2697429, JSTOR2697429
David-Fox, Michael (Winter 2004). "On the Primacy of Ideology. Soviet Revisionists and Holocaust Deniers (In Response to Martin Malia)". Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 5 (1): 81—105. doi:10.1353/kri.2004.0007.
Davies, R. W.; Wheatcroft, S. G. (2004), The Years of Hunger: Soviet Agriculture, 1931-1933, The Industrialisation of Soviet Russia, vol. 5, Basingstoke: Palgrave Macmillan
Dissident (July 28, 2016), Victims by the Numbers, Victims of Communism Memorial Foundation, Архивировано14 марта 2018, Дата обращения: 19 августа 2018
Dujisin, Zoltan (July 2020), "A History of Post-Communist Remembrance: From Memory Politics to the Emergence of a Field of Anticommunism", Theory and Society, 50 (January 2021): 65—96, doi:10.1007/s11186-020-09401-5, S2CID225580086
Esteban, Joan Maria; Morelli, Massimo; Rohner, Dominic (May 11, 2010), "Strategic Mass Killings", University of Zurich Working Paper No. 486, Institute for Empirical Research in Economics
Fein, Helen (1993b), "Revolutionary and Antirevolutionary Genocides: A Comparison of State Murders in Democratic Kampuchea, 1975 to 1979, and in Indonesia, 1965 to 1966", Comparative Studies in Society and History, 35 (4): 796—823, doi:10.1017/S0010417500018715
Fischer, Ruth; Leggett, John C. (2006), "Stalin and German Communism: A Study in the Origins of the State Party", Studies in Intelligence, Edison, New Jersey: Transaction Publishers, ISBN978-0-87855-822-3
Hackmann, Jörg (March 2009), "From National Victims to Transnational Bystanders? The Changing Commemoration of World War II in Central and Eastern Europe", Constellations, 16 (1): 167—181, doi:10.1111/j.1467-8675.2009.00526.x
Haggard, Stephan; Noland, Marcus; Sen, Amartya (2009), Famine in North Korea, Columbia University Press
Hardy, Jeffrey S. (Spring 2018), "Illness and Inhumanity in Stalin's Gulag. By Golfo Alexopoulos. New Haven: Yale University Press, 2007. xi, 308 pp. Notes. Index. Maps. $65.00, hard bound", Slavic Review, 77 (1): 269—270, doi:10.1017/slr.2018.57
Harff, Barbara; Gurr, Ted Robert (September 1988), "Toward Empirical Theory of Genocides and Politicides: Identification and Measurement of Cases since 1945", International Studies Quarterly, 32 (3), Wiley on behalf of The International Studies Association: 359—371, doi:10.2307/2600447, JSTOR2600447
Harff, Barbara (1992), "Recognizing Genocides and Politicides", in Fein, Helen (ed.), Genocide Watch, vol. 27
Harff, Barbara (1996), "Death by Government by R. J. Rummel", The Journal of Interdisciplinary History, 27 (1): 117—119, doi:10.2307/206491, JSTOR206491
Heder, Steve (July 1997), "Racism, Marxism, labelling, and genocide in Ben Kiernan's "The Pol Pot regime"", South East Asia, 5 (2), Sage Publications, Ltd.: 101—153, doi:10.1177/0967828X9700500202, JSTOR23746851
Kaplan, Robert D. (2001), Soldiers of God: With Islamic Warriors in Afghanistan and Pakistan, New York: Vintage Departures
Kaplonski, Christopher (2002), "Thirty thousand bullets"(PDF), Historical Injustice and Democratic Transition in Eastern Asia and Northern Europe, London{{citation}}: Википедия:Обслуживание CS1 (отсутствует издатель) (ссылка)
Krain, Matthew (June 1997), "State-Sponsored Mass Murder: The Onset and Severity of Genocides and Politicides", The Journal of Conflict Resolution, 41 (3): 331—360, doi:10.1177/0022002797041003001, JSTOR174282, S2CID143852782
Möller, Horst (1999), Der rote Holocaust und die Deutschen. Die Debatte um das 'Schwarzbuch des Kommunismus' [The red Holocaust and the Germans. The debates on the 'Black Book of Communism'], Piper Verlag, ISBN978-3-492-04119-5
Seybolt, Taylor B.; Aronson, Jay D.; Fischoff, Baruch (2013), Counting Civilian Casualties: An Introduction to Recording and Estimating Nonmilitary Deaths in Conflict, Oxford University Press, ISBN978-0-19997-731-4
Sharlanov, Dinyu; Ganev, Venelin I. (2010), "Crimes Committed by the Communist Regime in Bulgaria", "Crimes of the Communist Regimes" Conference Country Report, February 24–26, 2010, Prague, Hanna Arendt Center in Sofia
Spoorenberg, Thomas; Schwekendiek, Daniel (2012), "Demographic Changes in North Korea: 1993–2008", Population and Development Review, 38 (1): 133—158, doi:10.1111/j.1728-4457.2012.00475.x
Staub, Ervin (June 2000), "Genocide and Mass Killing: Origins, Prevention, Healing and Reconciliation", Political Psychology, 21 (2): 367—382, doi:10.1111/0162-895X.00193, JSTOR3791796
Totten, Samuel; Parsons, William S.; Charny, Israel W. (1997), Century of Genocide: Eyewitness Accounts and Critical Views, Garland, ISBN978-0-8153-2353-2
van Schaack, Beth (1997), "The Crime of Political Genocide: Repairing the Genocide Convention's Blind Spot", The Yale Law Journal, 106 (7)
Verdeja, Ernesto (June 2012). "The Political Science of Genocide: Outlines of an Emerging Research Agenda". Perspectives on Politics. 10 (2). Washington, D.C.: American Political Science Association: 307—321. doi:10.1017/S1537592712000680. JSTOR41479553.
von Plato, Alexander (1999), "Sowjetische Speziallager in Deutschland 1945 bis 1950: Ergebnisse eines deutsch-russischen Kooperationsprojektes", in Reif-Spirek, Peter; Ritscher, Bodo (eds.), Speziallager in der SBZ. Gedenkstätten mit 'doppelter Vergangenheit', Berlin: Ch. Links Verlag, ISBN978-3-86153-193-7
Wayman, Frank W.; Tago, Atsushi (January 2010), "Explaining the onset of mass killing, 1949–87", Journal of Peace Research Online, 47 (1), Sage Publications, Ltd.: 3—13, doi:10.1177/0022343309342944, JSTOR25654524, S2CID145155872
Weiner, Amir (2002), "Review. Reviewed Work: The Black Book of Communism: Crimes, Terror, Repression by Stéphane Courtois, Nicolas Werth, Jean-Louis Panné, Andrzej Paczkowski, Karel Bartošek, Jean-Louis Margolin, Jonathan Murphy, Mark Kramer", The Journal of Interdisciplinary History, 32 (3): 450—452, doi:10.1162/002219502753364263, JSTOR3656222, S2CID142217169
Sarup, Kamala (September 5, 2005), Communist Genocide In Cambodia(PDF), Genocide Watch, Архивировано из оригинала(PDF)14 июля 2010, Дата обращения: 30 сентября 2009
Sharlanov, Dinyu; Ganev, Venelin I. (2010), "Crimes Committed by the Communist Regime in Bulgaria", "Crimes of the Communist Regimes" Conference Country Report, February 24–26, 2010, Prague, Hanna Arendt Center in Sofia
В сносках к статье найдены неработоспособные вики-ссылки.
Исправьте короткие примечания, установленные через шаблон {{sfn}} или его аналоги, в соответствии с инструкцией к шаблону, или добавьте недостающие публикации в раздел источников. Список сносок:
_-_59.jpg)
